Великий Бенин
Шрифт:
– О, бронза не менее гладкая, а блестит, пожалуй, ярче воска. Главное же, воск мягок, непрочен, его растопят лучи солнца или рука человека своим теплом, и птица исчезнет. Металлу не страшны ни солнце, ни дождь, ни падение с высоты – металл живёт вечно.
С этими словами Осунде обмазал воскового петуха глиной, превратив гордого певца зари в бесформенную глиняную болванку, лишь отдалённо напоминающую птицу.
– Поставь на солнце, и давай посмотрим, сколько лепёшек не пожалела моя Ириэсе положить в эту сумку.
Мастера сдвинули в кружок свои скамеечки и вынули из сумок лепёшки, горшочки
– Осунде, скажи… Вот тебя научил делать этих прекрасных птиц мой отец, отца – другой мастер, а кто научил самого первого?
– Когда я был таким же, как ты, – вместо Осунде ответил ему старый мастер, – я задал моему деду такой же вопрос, и дед мне рассказал вот что.
Давным-давным-давно в нашу страну пришёл Первый Мастер. Он пришёл из города Ифе, где жили великие мастера, узнавшие тайны литья от самих богов. Первый Мастер был высок, как пальма, а его тело, обмазанное соком красного дерева, светилось и днём и ночью. Имя Первого Мастера было Игве-Ига. Он пришёл к обба Бенина и сделал из бронзы голову его умершего отца, в которую вселился дух отца обба. Такие головы мы называем «ухув-элао» – «череп предка» – и делаем их для того, чтобы было где жить духу, когда умрёт тело. Игве-Ига украсил ухув-элао бивнем слона, которого он сам убил. Потом мастер сделал ухув-элао матери обба, лицо которой было прекрасно, как утренняя заря. Эти ухув-элао стоят на алтаре предков во дворце Великого, и все, кто видел их, говорят, что нет замечательней голов, в которые когда-либо вселялись души умерших.
Игве-Ига жил сто лет и ещё двадцать и учил людей Бенина своим тайнам. Когда же он увидел, что люди нашей страны научились лить звонкую и блестящую бронзу, он радостно вздохнул и ушёл в страну духов, потому что он был из их мира. И теперь все литейщики, прежде чем приступить к большой работе, просят Игве-Ига об удаче. И ты не забудь приносить ему жертвы… Так-то, мальчик.
Жороми кивнул, боясь нарушить молчание, которое наступило вслед за рассказом старика. Каждый думал о том далёком времени, когда Первый Мастер учил их прадедов лить металл.
– Ну что же, пора работать. – Осунде отодвинул в сторону свою скамеечку, и все последовали его примеру.
Жороми заметил, что, несмотря на молодость Осунде, в мастерской к нему относятся с почтением. «Вот какой у меня учитель», – гордо подумал он и счастливыми глазами посмотрел на Осунде. Мастер улыбнулся и ласково погладил мальчика по голове:
– Ну, а мы с тобой пойдём к печам, где огонь топит воск и делает металл жидким.
Осунде и Жороми, державший в руках глиняную болванку, вышли во двор.
Огромный солнечный шар неподвижно висел в середине неба, и его лучи нестерпимо накалили воздух. Печи, в которые рабы подбрасывали древесный уголь, изрыгали жар. Но ни мальчик, ни Осунде, взволнованные предстоящей работой, не замечали зноя. Мастер поставил болванку в раскалённую печь. Через некоторое время он щипцами вынул её и опрокинул над тазом с водой.
Мальчик с жалостью
Тем временем в руках Осунде очутился большой ковш с расплавленной бронзой, он начал лить в форму металл.
– Самое главное, – не отрывая глаз от болванки, проговорил мастер, – чтобы металл заполнил форму целиком, иначе петух останется без ноги или без хвоста.
Наконец ковш замер в воздухе, и Жороми понял, что форма заполнена. Подоспевшие рабы взяли ковш из рук юноши и вылили остатки металла в тигель.
Осунде выпрямился. Его чёрная кожа, освещенная пламенем печи, казалась красной, ровные белые зубы сверкали, в глазах вспыхивали красные огни.
«Должно быть, так выглядел Игве-Ига, когда он был молодым», – подумал мальчик.
– Ну вот, ты видел, как это делается, – сказал Осунде, – а что получилось, мы узнаем завтра.
– Завтра? Почему? Разве ты не покажешь мне сейчас, сегодня?
– Ты всё спешишь. Металл должен стать холодным, как вода в роднике. Металл остывает ночью. Ему нельзя мешать. Завтра мы разобьём глиняные стенки, увидим нашу работу. А сейчас пора домой.
Глава VI
Во дворце великого
Дворец царя велик, как город Гарлем, и обнесён вокруг особой стеной, кроме той, которой обнесён город.
На другой день, чуть свет, Жороми был в мастерской. Он пришёл первым, если не считать рабов, которые уже приступили к работе.
– Счастливого дня, – вежливо поздоровался мальчик и подумал при этом: «Хоть они и рабы и их бёдра опоясаны грязными тряпками, но зато они помогают мастерам в удивительной литейной работе». Жороми вынес из помещения скамеечку и сел около бесформенного кома глины, внутри которого, как орех в скорлупе, спряталась бронзовая птица. Отсюда были хорошо видны ворота.
Наконец показался Осунде. Жороми со всех ног бросился ему навстречу, и теперь они вдвоём, высокий Осунде и едва достававший ему до пояса мальчик, приблизились к форме. Жороми чувствовал, что мастер волнуется, и ему было понятно это волнение.
Вдруг металл не заполнил форму или сама форма покривилась в обжиге? Приплясывая от нетерпения, мальчик подал Осунде большой деревянный молоток, и, прежде чем Жороми успел вскрикнуть, мастер, размахнувшись, с силой ударил по форме. Глина треснула и медленно, словно нехотя, развалилась на части. Осунде, отбросив в сторону молоток, вытащил из-под обломков формы бронзовую птицу и поднял её кверху. Жороми замер, восхищённый: петух, певец зари, горделиво закинул украшенную гребнем голову. Казалось, он готовился пропеть утреннюю песнь.