Великий бог Пан
Шрифт:
"Действительно, я бы не позволил себе руководствоваться предположениями или домыслами. Я искал миссис Бомон в мутных водах лондонской жизни без намерения найти Элен Вогэн, но таков был итог".
"Должно быть, вы побывали в странных местах, Вилльерс".
"Да, я посещал загадочные места. Было бы глупо, как вы понимаете, идти на Эшли-стрит и просить миссис Бомон кратко описать мне ее предыдущую биографию. Нет, приняв, как я это и сделал, что летопись ее жизни не столь уж чиста, можно быть уверенным, что в прошлые периоды ее жизненного пути она должна была двигаться не так гладко, как сейчас. Если вы увидите на поверхности взбаламученной лужи грязь, значит, когда-то она была внизу. Я опустился на дно. Я всегда любил погружаться в мир Куир-стрит для своего удовольствия, и теперь я обнаружил, что мое знание этой территории и ее обитателей весьма полезно.
Пять или шесть лет назад девушка по фамилии Раймонд неожиданно появилась в местности, в которой происходили мои поиски. Ее описали мне как совсем юную особу, возможно, лет семнадцати-восемнадцати, очень красивую, выглядящую, как будто она приехала из деревни. Я, возможно, ошибусь, сказав, что она соответствовала уровню этого специфического квартала. Но, судя по откликам тех людей, от которых я это слышал, можно подумать, что даже этот гнусный лондонский притон слишком хорош для нее. Человек, от которого я получил эту информацию, как вы догадываетесь, не относится к пуританам, но когда он рассказывал о ее невыразимых пороках, он весь бледнел и дрожал.
Прожив там год или, может, чуть меньше, она исчезла также внезапно, как и появилась. Местные обитатели ничего о ней не слышали вплоть до происшествия на Пол-стрит. Сначала она стала навещать свое прежнее жилище от случая к случаю, затем все чаще и чаще, и, наконец, совсем переселилась туда. Там она оставалась месяцев шесть-восемь. Бессмысленно приводить детали того образа жизни, что вела эта женщина, если хотите подробностей загляните в наследие Мейрика. Эти рисунки не были порождены его фантазией.
Затем она снова исчезла, и ее снова увидели там лишь несколько месяцев назад. Мой осведомитель сообщил, что она имела привычку посещать два или три раза в неделю, всегда в десять утра, некоторые, специально указанные им, комнаты. Я обещал ему, что заплачу, если побываю с ним в этих комнатах во время одного из этих визитов. В соответствии с этим планом, в определенный день через неделю, без четверти десять мы с моим проводником пришли посмотреть на дом этой женщины. Она пришла с абсолютной пунктуальностью. Мой приятель и я стояли под аркой, немного поодаль от улицы, но она увидела нас и бросила на меня взгляд, который я долго не забуду. Этого взгляда было вполне достаточно, я знал, что мисс Раймонд - это миссис Герберт, что же касается миссис Бомон, то ее имя совершенно вылетело у меня из головы. Женщина зашла в дом, и я наблюдал за ним до четырех часов, когда она вышла, а я последовал за ней.
Это была долгая гонка, и я должен был быть осторожен, чтобы оставаться достаточно далеко позади нее и все же не терять ее из виду. Она провела меня к Странду, затем в Вестминстер, потом на Сент-Джеймс-стрит и прошла по Пиккадилли. Я удивился, обнаружив, что она пришла на Эшли-стрит. Меня осенила мысль, что она есть также и миссис Бомон, но это казалось слишком невероятным, чтобы быть правдой. Я ждал за углом, сосредоточив особое внимание на здании, в котором она остановилась. Это был дом с яркими занавесками, цветами, дом, из которого вышел Крашоу в ночь, когда он повесился в своем саду. Только я собрался уходить с этим открытием, как приехал пустой экипаж и встал перед этим домом. Я подумал, что миссис Герберт собралась уходить, и был прав. В этот момент я случайно встретил там своего знакомого. Мы постояли, разговаривая, на небольшом расстоянии от проезжей части, к которой я повернулся спиной. Мы пробыли там минут десять, когда мой друг в приветствии снял шляпу. Я оглянулся и увидел ту самую леди, за которой следил весь день. "Кто это?" - спросил я, и он ответил: "Это миссис Бомон, она живет здесь, на Эшли-стрит". Естественно, после этого не могло оставаться сомнений. Не знаю, видела ли она меня, думаю, нет. Я сразу ушел домой, и после размышления решил, что у
"Почему к Кларку?"
"Потому что я был уверен, что он обладает данными об этой женщине, о которых я ничего не знаю".
"Что же дальше?"
Мистер Вилльерс откинулся назад в своем кресле и мгновение задумчиво смотрел на Остина, прежде чем ответить:
"Моя идея состояла в том, что Кларк и я должны обратиться к миссис Бомон".
"Вы никогда не вошли бы в этот дом! Нет, нет, Вилльерс, вы не можете сделать этого. Кроме того, представьте, какой результат..."
"Скоро я вам скажу. Но на этом моя история не заканчивается. Она завершилась экстраординарным образом. Посмотрите на эту маленькую изящную рукопись. Как видите, она поделена на страницы. Меня забавляет то кокетство, с которым она перевязана красной ленточкой, почти как юридический документ, не правда ли? Пробегите по ней глазами, Остин. Это отчет о развлечениях миссис Бомон с ее избранными гостями. Человек, написавший его, ушел из жизни, и я не думаю, что от старости. Врачи говорили, что он, должно быть, подвергся какому-то серьезному нервному потрясению".
Остин взял рукопись, но так и не прочел ее. Листая страницы наобум, он заметил какое-то слово и фразу, следовавшую за ним. У него защемило сердце, побелели губы и по его вискам, как вода, заструился холодный пот. Он отбросил бумагу.
"Заберите это, Вилльерс, никогда не упоминайте об этом снова. Неужели вы сделаны из камня? Страх и ужас перед самой смертью, ощущения человека, стоящего на темной скале в прозрачном утреннем воздухе, когда его сердце бешено колотится, когда в его ушах раздается колокольный звон, и он ожидает дикий раскат грома - ничто в сравнении с этим. Я не буду это читать, иначе никогда не смогу заснуть".
"Что ж, я представляю, что вы там нашли. Да, это весьма жутко, это старая история, старая тайна, появившаяся в наши дни, и она происходит на темных лондонских улицах, а не среди виноградников и оливковых садов. Мы знаем, что случилось с теми, кому довелось увидеть Великого бога Пана. Мудрые знают, что все символы - это образы чего-то сущего, а не вымысла. Бог Пан - это изысканный символ, под которым люди издревле скрывали свое знание о наиболее ужасных, наиболее сокровенных силах, лежащих в основе всех вещей. Это силы, перед которыми человеческие души темнеют, увядают и умирают, как погибают и обугливаются под воздействием электрического тока их тела. Эти стихии нельзя называть, нельзя говорить о них, нельзя представлять, иначе как под символическим покровом - в виде иносказания, которое некоторым из нас является в странном, поэтическом воображении, а большинству - в глупых сказках. Но вы и я во всех этих событиях узнали нечто ужасное. То, что обычно скрывается в тайне, проявилось в человеческой плоти. То, что не имеет формы, само приобрело ее. Ах, Остин, как это могло произойти? Как получилось, что солнечный свет не отворачивается и не темнеет перед этим, а почва не плавится и вскипает под таким грузом?"
Вилльерс прошелся по комнате, и капельки пота выступили на его лбу. Остин в течение некоторого времени молча сидел, и Вилльерс заметил, как он изобразил какой-то знак на груди.
"Я повторяю вам, Вилльерс, вы никогда не войдете в этот дом. Вы не выйдете из него живым".
"Остин, я выйду из него живым - я и Кларк".
"Что вы имеете в виду? Вы не можете, вы не осмелитесь..."
"Подождите немного. Сегодня утром воздух был таким приятным и свежим, дул легкий ветерок, даже по этой мрачной улице, и я решил прогуляться. Пиккадилли простиралась передо мной чистой, яркой перспективой. Солнечные лучи пылали на каретах и трепещущих листьях в парке. Это было радостное утро, мужчины и женщины смотрели на небо и улыбались, по делам или праздно прохаживаясь туда-сюда. Ветер дул также беззаботно, как на душистых лугах.
Но, так или иначе, я вскоре покинул эту веселую суету и обнаружил, что медленно двигаюсь по тихой, унылой улице, где, казалось, не было никакого света и свежего воздуха, и где слонялись немногие пешеходы, которые в нерешительности застывали возле углов и арок. Я шел, едва представляя, где нахожусь и что здесь делаю. Но, как обычно в таких случаях, во мне пробудилось желание исследовать этот район дальше с неопределенной мыслью относительно достижения какой-то неизвестной цели. Так я изучал эту улицу, отмечая малое количество молочных лавок и дивясь несуразной смеси дешевых курительных трубок, черного табака, сладостей, газет, а также смешным песням, которые там и здесь доносились из маленьких проемов одиночных окон.