Великий Гусляр
Шрифт:
— Я честный человек? — спросил Ипполит Иванов у жены.
— Ты обедать будешь, в конце концов? — ответила вопросом жена.
— Я честный человек? — повторил Ипполит.
— Это еще испытать надо, — сказала жена.
— Вот именно, — подтвердил Ипполит. — Вот именно.
И он решил тут же отнести марку старику Ложкину.
Марка уже чуть подсохла, в туалетной бумаге ей нравилось, но она не возражала, когда Ипполит вложил ее, не разворачивая, в паспорт, сунул во внутренний карман пиджака и пошел к двери.
— Ты, значит, обедать не будешь? — спросила жена.
— Значит, не буду, — согласился
Ипполит был с Ложкиным еле знаком — иногда встречались в обществе коллекционеров, но даже не всегда здоровались. Иванова начали раздирать сомнения иного рода. Вот он, Ипполит Иванов, получил в руки негаданное счастье, сразу же подумал о собственной честности. И собственная честность повлекла Ипполита Иванова к старику Ложкину. Но означает ли это, что старик Ложкин настолько же чист и благороден, как Иванов? Допустим, он не терял этой марки. Допустим, она лежит спокойно в его альбоме. Но, увидев вторую марку, старик Ложкин быстро сообразит, что ему тоже улыбнулось счастье, и скажет: «Ах, я эту марку сегодня утром потерял. Какое большое спасибо, что вы ее вернули мне!» И останется он с двумя марками. А Ипполит Иванов, спаситель этого ничтожного клочка бумаги, останется с носом. И опасения Иванова были не беспочвенны, так как среди филателистов иногда, в виде исключения, встречаются нечестные люди. Один из них — не будем называть его фамилии — в прошлом году подсунул Ипполиту марку с подклеенными угловыми зубцами, а когда Иванов обнаружил подлог, то притворился, будто видит эту марку впервые в жизни. Но такие граждане не типичны для нашего общества и в ближайшем будущем вообще исчезнут.
Размышляя таким образом, Иванов замер у ворот дома № 16 и довольно долго топтался, не замечая, как дождь стекает по лицу. В этой нерешительной позе Иванова застал Корнелий Удалов, который как раз шел домой, потому что у него жил гость и гостя пора было кормить, а жена Ксения отказывалась это делать.
— К нам? — спросил Удалов. — Давно не заходил.
— К Ложкину, — ответил Ипполит.
Они были знакомы с Удаловым и даже учились в школе в параллельных классах.
— Так чего же стоишь? У него свет горит, — сказал Удалов.
И Ипполиту ничего не оставалось, как последовать за Корнелием.
Удалов повернул с лестницы к своей квартире, а Ипполит позвонил Ложкину.
Ложкин долго не открывал. Потом наконец дверь дрогнула и уехала внутрь квартиры. Ложкин был встрепан, небрит, озабочен, одет в старый халат до полу и шлепанцы.
— Здравствуйте! — слишком громко и радостно воскликнул Иванов. — Принимаете филателистов?
— Добрый вечер, — ответил Ложкин, не двигаясь с места и не пропуская гостя. — Занят я, устал, отдыхаю.
— Я на минутку, — сообщил Ипполит. — Только получить совет — ваша эрудиция широко известна.
Лесть была надежным способом проникнуть в сердце Ложкина. Об этом многие знали.
— Какая уж у меня эрудиция, — возразил Ложкин. — Нет у меня эрудиции. Не осталось. Один маразм.
— И все-таки по части довоенных марок у вас лучшая коллекция. И если вы мне не поможете, никто не поможет. Клянусь, что больше минуты времени не отниму. Один вопрос — и я ушел.
— Ну ладно, проходи, — сдался Ложкин. — Только в прихожей побудь. С тебя капает.
— Это правильно, — согласился
— Что за вопрос?
— Хочу взглянуть на вашего Леваневского. На перелет.
Лицо Ложкина изменилось к худшему. Оно побледнело, и щеки опустились к углам рта.
— Какой еще Леваневский! — закричал Ложкин. — Не знаю никакого Леваневского.
Но забота о возможной потере, происшедшей у Ложкина, соединенная с надеждой оставить марку себе, заставила несмелого в обычной жизни Иванова проявить упрямство.
— Леваневского у вас Штормилло видел, — сказал он, прижимаясь к стене, чтобы не закапать квартиру. — С тонким местом.
— С тон-ким мес-том? — Ложкин вздрогнул, как от удара. — Мой Леваневский с тонким местом? Это твой Штормилло с тонким местом. Ну, погоди!
Ложкин бросился в комнату, и Иванов сделал нечаянный шаг вслед.
— Стой! — приказал ему Ложкин. — У меня квартира сухая!
Ипполит отступил назад, но потом, слыша, что Ложкин вываливает из шкафа кляссеры и альбомы, вытянул шею, любопытствуя, как тот содержит свои марки. И увидел: Ложкин достал толстый кляссер, открыл его и замер. Стоял, согнувшись, спиной к Ипполиту. И не двигался.
— Ну что же! — поторопил Ложкина Ипполит. Марка, завернутая в туалетную бумагу, жгла его сердце. — Нет марки?
Ипполит сказал это, и сердце его, обожженное, натруженное, сжалось до опасного предела.
— Есть марка! — закричал в ответ Ложкин. — Не спровоцируешь!
Он обернулся и пошел к Ипполиту, неся перед собой раскрытый кляссер, как на похоронах генералов несут подушки с орденами.
Тем временем Удалов пришел к себе домой, вынул из большой продуктовой сумки гостя, и тот принялся быстро, ловко и изящно зализывать, поправлять раздвоенным языком перышки на своем длинноватом теле. Удалов выложил на стол принесенные из магазина продукты и невольно залюбовался статью и законченностью форм пришельца из космоса, что третий день проживал у Удалова, известного всей Галактике сторонника справедливой дружбы космических цивилизаций и крупного межпланетного деятеля, хоть и занимал он скромный пост заведующего стройконторой в городе Великий Гусляр.
Пока Удалов разворачивал покупки, чтобы обеспечить себе и гостю скромную трапезу, в комнату заглянула его жена Ксения и, увидев на столе пернатую ящерицу с хвостом, почему-то напоминающим деревянную расписную ложку, скривилась, крикнула:
— И сына из дома уведу!
— Не обращай внимания, — сказала ящерица Удалову, когда Ксения, хлопнув дверью, убежала. — У нее нормальная идиосинкразия к ползучим гадам. Это у двуногих случается. Но мы с тобой знаем, как я красив, в первую очередь душевно.
— И внешне ты тоже не урод, — согласился Удалов, хотя был расстроен.
Приятнее, когда в доме царит мир и жена проявляет гостеприимство.
— Ксении характер также небезызвестен в Галактике, — угадал мысли Удалова пришелец, которого для простоты звали Коко. — Бывают жены и хуже. Ты мне кефир согрей. Я предпочитаю разогретый кефир.
И уже потом, когда сели ужинать, Коко добавил:
— Моя жена тебя бы тоже не вынесла.
— Посмотрел? — спросил Ложкин, стараясь захлопнуть кляссер. — Убедился?