Великий и Ужасный. Фантастические рассказы
Шрифт:
Макарио нажал «стоп-кадр»:
«Неужели так и не понял, что над ним издеваются?» — удивился журналист и глянул на экран, где от края до края багровели сенаторские пальцы, толстые, как сосиски.
Затем он снова включил запись.
Из Парламента шла прямая трансляция. А Макарио сидел в душной студии, как в парилке, изредка попивая из бутыли, припасённой заботливым Санчо.
— Ну, что? — осведомился тот, протиснувшись в комнатку через узенькую маленькую дверь.
— Выступают.
— А он? — ещё раз спросил Санчо.
— Молчит. Кивает. Похоже, ничего уже не соображает, — зло отвечал Макарио,
— Так он же Пожизненный Сенатор, ему не положено.
— Сейчас заседание кончится, тогда у него непременно будут брать интервью, — предположил Макарио.
Он не ошибся. Массивные двери с вызолоченными ручками — турецкие реставраторы постарались на славу — медленно открылись. На экране возникла бородатая, до коликов в желудке отвратительная физиономия ведущего вечно просенаторской передачи центрального канала. Правда, за минувшие годы и этот типчик порядком поистрепался — отметил Макарио.
— Мы ведём репортаж из самого центра нашей демократии! — начала выговаривать бородатая морда, выпучив глаза. Макарио сплюнул и прослушал начало его лизоблюдской, как всегда, речи — … лет назад в этом здании был погашен последний очаг … (камера дала сбой) …изма, доставшегося нам от мрачного застойного прошлого. Мы обращаемся с традиционным вопросом к Пожизненному Сенатору, что возглавил государство в трудные для страны годы! Можно по-разному относиться к этому великому человеку, можно его уважать, можно любить, можно стесняться проявлять свои чувства — ясно одно, прежний тоталитарный режим был сломан, чтобы на его месте расцвела новая, сильная и могучая…
— Олигархия, — окончил его мысль Санчо.
— Господин Пожизненный Сенатор! Что вы думаете… — спросил бородатый ведущий с выпученными глазками.
— Смотри, смотри! Он будет говорить, — указал на экран Макарио.
— Что, сам? — усмехнулся Санчо.
— Э-э, мэ… — начал Пожизненный Сенатор и рубанул рукой — Э, понимаешь ли! Когда мы боролись с тёмным прошлым… — он перевёл дух, обвёл публику взглядом, камера поползла следом и нащупала в толпе сочувственное личико известного режиссёра, прославившегося фильмом «Пять встреч с Пожизненным Сенатором». Личико с тремя подбородками улыбалось оратору. Обнаружив поддержку публики, он продолжил, — … Вот, мне не дадут соврать. Э-э, мэ, ммм… Здесь случайно, я повторю, — сенатор повёл пальцем, — случайно погибли мальчики. Э, понимаете ли? Да! … И хотя их никто сюда не звал… Гм… Я, ваш Пожизненный Сенатор, прошу прощения у жителей, у матерей — приговаривал он с расстановкой, — Сиудад-де-примера-корона… Что не уберёг… — Сенатор почти плакал.
Он и Макарио вогнал бы в слезу, кабы не держал тот на руках обезображенный труп Санты, если бы не пел Макарио тем зловещим осенним днем «Венсеремос». Но в толпе сочувственно закивали убелённые сединами дяди, напомаженная плюгавая актриса промокнула глазки платочком.
Камера вновь наехала на ведущего, который поддакнул что-то типа: лес рубят — щепки летят.
Затем «Ихо-де-песка» лобзался с видными людьми города и прежними соратниками по борьбе.
Камера дала задний ход, широкоугольник охватил всю залу. Затеяли «фотографию на память». Камера отъехала в самый дальний угол — столько нашлось желающих приобщиться к истории.
— Всё! Не могу больше! Гады! — заорал Санчо.
Макарио
Он дёрнулся, опрокинув бутыль, которая грохнулась на пол, разлетевшись на зелёные осколки. Дешёвое пойло брызнуло в лицо, но Макарио глядел на экран, где багровые клубы дыма смешались с пылью, прахом и пеплом…
Потом что-то щёлкнуло, а трансляция и вовсе прервалась.
Ещё пару минут друзья обалдело смотрели друг на друга.
— Ты записал? — прошептал Саша.
— Ёлки-палки! Конечно! — выдохнул Макар и покрутил пленку назад.
Затем он пустил её покадрово.
Вот они выстроились, довольные собой государственные мужи и шлюхи. Вот и улыбка на устах, а виновник торжества полуобнимает одной рукой — дочку и какого-то рыжего с лисьим лицом, тут же слюнявый и потный стоит бывший первый министр, причмокивая губками.
Ага… Веретенообразное тело, полёт смазан, выскользнуло из-за камеры по направлению к группе. Там ещё сидят и стоят, как ни в чём ни бывало, на лицах дежурные ухмылки, мол, ловко мы вас всех. Они ещё не подозревают, что обречены, они и не догадываются, что были обречены с той самой минуты, когда лейтенант Саша сделал свой первый выстрел.
— Это вам за Светлану, гады! — подумал он, — Это вам за Санту! — произнес он и смахнул непрошенную слезу.
Макар вскочил и двумя нервными движениями распахнул окно, что выходило точно на Останкинский пруд.
Над первопрестольной раскинулось бескрайнее небо, покрасневшее, точно невинная девица.
— Завтра будет ветрено…
Проклятая реликвия
Проклятая реликвия (2001)
Как порою опасно хранить в доме семейные реликвии и полезно заводить котов.
Большой, чёрный в сгустившихся сумерках, лохматый пёс злобно рычал, время от времени пытаясь нырнуть под слишком низкую для него плиту лоджии первого этажа. Ответом страшилищу был яростный кошачий крик.
Я посветил фонарем в сторону пса, он даже глазом не повёл и упрямо стремился разделаться с противником.
— Пошла прочь, тварь! — крикнул я, поднимая длинную суковатую палку, благо, что вчера в очередной раз порезали под окнами тополя.
— Гррр! Рррр!
Тогда я вытянул кошмарного зверя по спине, со всего размаха — он был уверен, что этого не произойдёт. Я узнал псину — звали его Монах, пёс обретался при церкви Фрола и Лавра, что стояла через дорогу. Хозяева вряд ли позволяли себе такое…
Монах взревел, отпрыгнул в сторону, угрожающе залаял на меня. Я пошёл на пса, примериваясь для второго удара по морде. Он не доставил мне такой радости и умчался в темноту.
— Барсик! Маленький мой котёнок! Иди сюда! — позвал я, нагнувшись и посветив под плиту.
Луч скользнул по усатой окровавленной кошачьей морде. Да, это был он. Барсик полусидел, полулежал, выставив перед собой одну лапу, нелепо подобрав вторую. Кот зажмурил глаз, второй был давно закрыт и сочился то ли слезой, то ли кровью.