Великий и ужасный
Шрифт:
Ага? Эдип - тот, который женился на собственной матери? И его несовершеннолетняя дочь погибла в склепе...
Бедная девочка!
Из чащи показался Серый Волк, уши которого в распор придерживали ярко красную кардинальскую шапочку.
– Здорово! Куды ть спешишь?
– окликнул он по-французски - Ду ю спик Инглиш?
– поинтересовался я.
– Ес, ес!
– не давал выкрутиться волк, ковыряя когтем в клыках..
– Иду, куда глаза глядят.
– И я с тобой! Вдвоем и дорога короче, -
За долгие годы путешествий в компании Веога по векам и эпохам я привык ничему не удивляться, а говорящий хишник - так это и вовсе не артефакт.
Увы мне! За ужином, проявив зверский аппетит, он отравился мясными концентратами, самым печальным образом.
Вернусь домой - подам в межгалактический суд на поставщиков.
Планетка не заставила долго ждать и во Вторник меня вызвали на дуэль. Я пожалел старика Сервантеса, но вызов принял. Рыцарь печального образа погрозил копьем, а я добил его морально, мигом нарисовав в воображении реактивный двигатель, замаскированный под ветряную мельницу.
Планета казалась ребенком, и эта игра забавляла младенца. Забавляла она и меня, но на всякий случай я проверил пожарную сигнализацию и заглянул в аптечку скорой помощи.
Там стояло три пузырька, по словам Веога, напутствовавшего меня - на все случаи жизни. На первом рукой профессора было написано:
"Проклятая", на втором "Царская", а на третьем - "Выпить в крайнем случае". Надписи "Яд" ни на одном не значилось.
В Среду 10.00 по планетарному времени заявился Руджиери, попросив справочник по ядам. Я разочаровал его, в электронной библиотеке по флорентийским ядам ничего не оказалось. До полудня гоняли чаи, весь распорядок полетел кувырком. Еще полчаса спустя при попытке к отравлению хозяина корабля - дурная привычка - гость был разорван на мелкие кусочки собакой Баскервиллей.
Болото навевает особые воспоминания.
До 14.30, пока не глянул на часы, сам спасался от этого чуда природы, в 14.31. создал на пути у пса гигантскую сахарную кость. Пес стукнулся о нее лбом, но подачку принял, вскоре дог откликался на кличку Бобик. Ласковый был пес, но к вечеру, не брать же его с собой на борт, зверь отбросил лапы. Не подумайте, что я изверг, но кость оказалась куриной.
Помянув его "Проклятой", я перешел было на "Царскую", но вкус был еще тот, и склянка осталась еще не совсем пустой.
Тело животного, а может, и не животного, постепенно было впитано почвой и от него не осталось и следа, как и от знаменитого Полка планета-ребенок подтирала за собой, за неимением родителей.
Каждая игра кем-то придумывается, но не всегда в нее играет сам автор идеи. Я был обязан участвовать в этой игре, хотя придумывать ее не желал. Гудвин,
Вобщем, в Четверг, с утра уверенность в собственной непогрешимости и неуязвимости внезапно сменилась страхом.
Дрожь пощупала спину, опрометью пронеслась по позвоночнику и развязала каждый нервный узел. Они заходили, как маятники - мозги грызла новая фантазия, поэтому голова чесалась. Я сбрил надоедливую поросль - дельце уже не представлялось таким выгодным и безопасным - и вышел, подышать свежим воздухом.
Свежий шестибальный ветерок, как сумасшедший, теребил защитный комбинезон. Я прикрыл глаза ладонью, но ветер прилепил ее ко лбу. Пришлось повернуться боком...
– А ты кто такой?
– спросил я, не оглядываясь, но чуя остатками спинного мозга магнетический взгляд пришельца.
– Я - чужой, силициум тебе в легкие, - с восторгом ответил незнакомец, и восторгался он, как я понимаю, моей паранормальной способностью чуять, Чужой, Великий и Ужасный.
– Ну, вот и познакомились, - приветливо улыбнулся я, оборачиваясь.
Он казался аморфным, хлюпающим, скользким, отчего еще более противным, чем я предполагал. У него было плющевое безволосое лицо, с одной стороны напоминающее стюдень, с другой - больного флюсом. И больше вообще ничего не было.
Я кинулся к люку, борт укрывал от не утихающих порывов, но Чужой оказался проворнее и протек туда прежде меня.
– Отметим встречу?
– предложил Великий и Ужасный, покосившись на недоеденные мясные консервы.
– Я пить хочу, - только и сумел выдавить я, поглядывая в сторону медицинского отсека.
– Сделаем, силициум тебе в легкие!
– обнадежил он, - Твое здоровье, старик!
– Ой, нет! Не надо! Больше не надо! Не хочу..., мать твою!
– Не стоит благодарности, - отклонив вежливый отказ, он мигом напоил меня, обернувшись гелем, - За маму!
За папу!
Он проник в пищевод и устроился "внутря", оттопырив мне пузо настолько, что я только к Субботе докатился до аптечки, где был припрятан спасительный эликсир.
– Чужой - говоришь?
– я хитро улыбнулся и из последних сил опрокинул в себя третью бутыль.
В Воскресенье утром заметно полегчало.
Благо при реабилитации мне меняли не только мозги, но и вставили пластиковый желудок.
Чужой, Великий да Ужасный, и предположить такого не мог.
Непрерывно рыгая четырехфтористым кремнием, я добрался к пульту управления и рванул рычаг аварийного взлета.
Гудвин рыдал мне вслед, выплевывая в космос на сотни тысяч миль два фонтана, держу пари, соленых на вкус.
Бедный маленький Гудвин! Не плач, малыш!
Ну, Веог! Одним огрызком ты не отделаешься!
2000