Великий канцлер
Шрифт:
– Никакой прелести в этом нет, – сказал Воланд, – и менее всего её в этих тиграх, рёв которых едва не довёл меня до мигрени.
– Слушаю, мессир, – сказал дерзкий кот, – если вы находите, что нет размаха, и я немедленно буду держаться того же мнения.
– Ты у меня смотри, – ответил на это Воланд.
– Я пошутил, – смиренно сказал кот, – что касается тигров, я велю их зажарить.
– Тигров нельзя есть! – заметила Гелла.
– Нельзя-с? Тогда прошу послушать, – оживился кот и, переселившись к камину с рюмочкой ликёру, жмурясь от удовольствия, рассказал, как однажды оказался в пустыне,
– Интересно то, что враньё это от первого до последнего слова {227}, – сказал Воланд.
– История рассудит нас, – ответил кот, но не очень уверенно.
– А скажите, – обратилась Маргарита к Азазелло, – вы его застрелили? Этого барона?
– Натурально, – ответил Азазелло.
– Я так взволновалась… Так неожиданно…
– Как же не взволноваться, – взвыл Коровьев, – у меня у самого поджилки затряслись. Бух! Раз! Барон набок!
– Со мною едва истерика не сделалась, – подтвердил и кот, облизывая ложку с икрой.
– Вот что мне непонятно, – заговорила Маргарита оживлённо, и золотые искры от золота и хрусталя прыгали у неё в глазах, – неужели снаружи не слышно было ни грохота музыки, ни голосов?
– Мёртвая тишина, – ответил Коровьев.
– Ах, как это интересно всё, – продолжала Маргарита. Дело в том, что этот человек на лестнице… и другой у подъезда… Я думаю, что он…
– Агент! Агент! – вскричал Коровьев, – дорогая Маргарита Николаевна, вы подтверждаете мои подозрения! Агент. Я сам принял было его за рассеянного приват-доцента или влюблённого, томящегося на лестнице, но нет, но нет. Что-то сосало моё сердце! Ах! Он – агент. И тот у подъезда тоже! И ещё хуже в подворотне – тоже!
– Интересно, а если вас придут арестовывать? – спросила Маргарита, обращая к Воланду глаза.
– Непременно придут, непременно! – вскричал Коровьев, – чует сердце, что придут! В своё время, конечно, но придут!
– Ну что же в этом интересного, – отозвался Воланд и сам налил Маргарите играющее иглами вино в чашу.
– Вы, наверное, хорошо стреляете? – кокетливо спросила у Азазелло Маргарита.
– Подходяще, – ответил Азазелло.
– А на сколько шагов? – спросила Маргарита.
– Во что, смотря по тому, – резонно ответил Азазелло, – одно дело попасть молотком в стекло критику Латунскому, и совсем другое – ему же в сердце.
– В сердце! – сказала Маргарита.
– В сердце я попадаю на сколько угодно шагов и по выбору в любое предсердие его или в желудочек, – ответил Азазелло, исподлобья глядя на Маргариту.
– Да ведь… они же закрыты!
– Дорогая, – дребезжал Коровьев, – в том-то и штука, что закрыты! В этом вся соль! А в открытый предмет…
Он вынул из стола семёрку пик. Маргарита ногтем наметила угловое верхнее очко. Азазелло отвернулся. Гелла спрятала карту под подушку, крикнула «готово!».
Азазелло, не оборачиваясь, вынул из кармана фрачных брюк чёрный револьвер, положил его на плечо дулом к кровати и выстрелил.
Из-под простреленной подушки вытащили семёрку. Намеченное
– Не желала бы я встретиться с вами, когда у вас в руках револьвер!
– Королева драгоценная, – завыл Коровьев, – я никому не рекомендую встретиться с ним, даже если у него и нету револьвера в руках! Даю слово чести бывшего регента и запевалы! От всей души не поздравляю того, кто встретится!
– Берусь перекрыть рекорд с семёркой, – заявил кот.
Азазелло прорычал что-то. Кот потребовал два револьвера. Азазелло вынул и второй револьвер. Наметили два очка на семёрке. Кот отвернулся, выставил два дула. Выстрелил из обоих револьверов. Послышался вопль Геллы, а с камина упала убитая наповал сова, и каминные часы остановились. Гелла, у которой одна рука была окровавлена, тут же вцепилась в шерсть коту, а он ей в ответ в волосы, и они покатились клубком по полу.
– Оттащите от меня эту чертовку, – завыл кот. Дерущихся разняли, Коровьев подул на простреленный палец Геллы, и тот зажил.
– Я не могу стрелять, когда под руку говорят! – кричал кот и старался приладить на место выдранный у него из спины порядочный клок шерсти.
– Держу пари, – тихо сказал Воланд Маргарите, – что проделал он эту штуку нарочно. Он очень порядочно стреляет.
Геллу с котом помирили, и в знак этого примирения они поцеловались. Достали карту, проверили. Ни одного очка не было затронуто.
Ужин такой же весёлый пошёл дальше. Свечи оплывали в канделябрах, по комнате волнами ходило тепло от камина. Маргарита наелась, и чувство блаженства охватило её. Она смотрела, как сине-серые кольца от сигареты Азазелло уплывали в камин и как кот ловил их на конец шпаги. Ей никуда не хотелось уходить, но было по её расчётам поздно, судя по всему, часов около шести утра. Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала:
– Пожалуй, мне пора…
– Куда же вы спешите? – спросил Воланд, и Маргарита потупилась, не будучи в силах вынести блеска глаза.
Остальные промолчали и сделали вид, что увлечены дымными кольцами.
– Да, пора, – смущаясь повторила Маргарита и обернулась, как будто ища накидку или плащ. Её нагота вдруг стала стеснять её.
Воланд молча снял с кровати свой вытертый засаленный халат, а Коровьев закутал Маргариту.
– Благодарю вас, мессир, – чуть слышно сказала Маргарита, и чёрная тоска вдруг охватила её. Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды, по-видимому, ей никто не собирался предлагать, никто её и не удерживал. А между тем ей ясно представилось, что идти ей некуда. Попросить, как советовал Азазелло? «Ни за что», – сказала она себе и вслух добавила:
– Всего хорошего… – а сама подумала: «Только бы выбраться, а там уж я дойду до реки и утоплюсь».
Мысль о том, что она придёт домой и навсегда останется наедине со своим сном, показалась ей нелепой, больной, нестерпимой.
– Сядьте! – повелительно сказал Воланд. Маргарита села.
– Что-нибудь хотите сказать на прощание? – спросил Воланд.
– Нет, ничего, мессир, – голос Маргариты прозвучал гордо, – впрочем, если я нужна ещё, то я готова исполнить всё, что надобно.
Чувство полной опустошённости и скуки охватило её. «Фу, как мерзко всё».