Великий канцлер
Шрифт:
Маргарита поднялась и заговорила твёрдо, и глаза её пылали. Она сгибала пальцы рук, как бы отсчитывая на них всё, чтобы ничего не упустить.
– Опять вернуть его в переулок на Арбате, в подвал, и чтобы загорелась лампа, как было.
Тут мастер засмеялся и сказал:
– Не слушайте её, мессир. Там уже давно живёт другой человек. И вообще, нельзя сделать, чтобы всё «как было»!
– Как-нибудь, как-нибудь, – тихо сказал Воланд и потом крикнул: – Азазелло! – И Азазелло очутился у плеча
– Будь так добр, Азазелло, – попросил его Воланд.
Тотчас с потолка обрушился на пол растерянный, близкий к умоисступлению гражданин в одном белье, но почему-то с чемоданом и в кепке. От страху человек трясся и приседал.
– Могарыч? – спросил Азазелло.
– А… Алоизий Могарыч, – дрожа ответил гражданин.
– Это вы написали, что в романе о Понтии Пилате контрреволюция, и после того, как мастер исчез, заняли его подвал? – спросил Азазелло скороговоркой.
Гражданин посинел и залился слезами раскаяния. Маргарита вдруг как кошка кинулась к гражданину и завывая и шипя:
– А! Я – ведьма! – и вцепилась Алоизию Могарычу в лицо ногтями.
Произошло смятение.
– Что ты делаешь! – кричал мастер страдальчески. – Ты покрываешь себя позором!
– Протестую, это не позор! – орал кот. Маргариту оттащил Коровьев.
– Я ванну пристроил, – стуча зубами, нёс исцарапанный Могарыч какую-то околесицу, – и побелил… один купорос…
– Владивосток, – сухо сказал Азазелло, – подавая Могарычу бумажку с адресом, – Банная, 13, квартира 7. Там ванну пристроишь. Вот билет, плацкарта. Поезд идёт через 2 минуты.
– Пальто? А пальто?! – вскрикнул Могарыч.
– Пальто и брюки в чемодане, – объяснил расторопный Азазелло, – остальное малой скоростью уже пошло. Вон!
Могарыча перевернуло кверху ногами и вынесло из спальни. Слышно было, как грохнула дверь, выводящая на лестницу.
Мастер вытаращил глаза, прошептал:
– Однако! Это, пожалуй, почище будет того, что рассказывал Иван… А, простите, это ты… это вы… – сбился он, не зная, как обратиться к коту, «на ты» или «на вы», – вы – тот самый кот, что садились в трамвай?
– Я, – подтвердил кот и добавил: – Приятно слышать, что вы обращаетесь ко мне на «вы». Котам всегда почему-то говорят «ты».
– Мне кажется почему-то, что вы не очень-то кот, – нерешительно ответил мастер.
– Что же ещё, Маргарита Николаевна? – осведомился Воланд у Маргариты.
– Вернуть его роман и… – Маргарита подбежала к Воланду, припала к его коленям и зашептала: – …верните ему рассудок…
– Ну, это само собой, – шёпотом ответил Воланд, а вслух сказал: – И всё?
– Всё, – подтвердила Маргарита, розовея от радости.
– Позвольте мне сказать, – вступил в беседу мастер, – я должен предупредить, что в лечебнице меня хватятся. Это раз. Кроме
– И уйду, если только ты меня не прогонишь, – сказала Маргарита.
– Безумие! Безумие, – продолжал мастер, – отговорите её.
– Нет, не будем отговаривать, – покосившись на мастера, ответил Воланд, – это не входило в условие. А вот насчёт чисто технической стороны дела… документ этот и прочее. Азазелло!
Азазелло тотчас вытащил из кармана фрака книжечку, вручил её мастеру со словами:
– Документ!
Тот растерянно взял книжечку, а Азазелло стал вынимать из кармана бумаги и даже большие прошнурованные книги.
– Ваша история болезни…
Маргарита подвела мастера к свечам со словами «ты только смотри, смотри…»
– …прописка в клинике…
– Раз, и в камин! – затрещал Коровьев, – и готово! Ведь раз нет документа – и человека нет? Не правда ли?
Бумаги охватило пламя.
– А это домовая книга, – пояснил Коровьев, – видите, прописан Могарыч Алоизий… Теперь: эйн, цвей, дрей…
Коровьев дунул на страницу, и прописка Могарыча исчезла.
– Нету Могарыча, – сладко сказал Коровьев, – что Могарыч? Какой такой Могарыч? Не было никакого Могарыча. Он снился.
Тут прошнурованная книга исчезла.
– Она уже в столе у застройщика, – объяснил Коровьев. – И всё в порядочке.
– Да, – говорил мастер, ошеломлённо вертя головой, – конечно, это глупо, что я заговорил о технике дела…
– Больше я не смею беспокоить вас ничем, – начала Маргарита, – позвольте вас покинуть… Который час?
– Полночь, пять минут первого, – ответил Коровьев.
– Как? – вскричала Маргарита, – но ведь бал шёл три часа…
– Ничего неизвестно, Маргарита Николаевна!.. Кто, чего, сколько шёл! Ах, до чего всё это условно, ах, как условно! – эти слова, конечно, принадлежали Коровьеву.
Появился портфель, в него погрузили роман, кроме того, Коровьев вручил Маргарите книжечку сберкассы, сказав:
– Девять тысяч ваши, Маргарита Николаевна. Нам чужого не надо! Мы не заримся на чужое.
– У меня пусть лапы отсохнут, если к чужому прикоснусь, – подтвердил и кот, танцуя на чемодане, чтобы умять в него роман.
– Всё это хорошо, – заметил Воланд, – но, Маргарита Николаевна, куда прикажете девать вашу свиту? Я лично в ней не нуждаюсь.
И тут дверь открылась, и вошли в спальню взволнованная и голая Наташа, а за нею грустный, не проспавшийся после бала Николай Иванович.
Увидев мастера, Наташа обрадовалась, закивала ему головой, а Маргариту крепко расцеловала.