Великий князь
Шрифт:
– А как их крутят?
– К каждой доске рычажок малый приделан, а рычажки в свою очередь, к длинной планке, которая и заставляет их всех двигаться заедино с остальными. Тако же и в крыше цеха есть широкие продухи, которые при необходимости открывают или закрывают. Ну что, отдохнул? Тогда пошли.
Миновав несколько деревянных кругов, приводимых в движение меланхолично-равнодушными ко всему волами, братья зашли в следующий цех.
– Вот это называется валки. Уклад, пока он еще не остыл, пропускают сквозь них, раскатывая
Очарованный творящимся прямо на его глазах действом, Захарий едва не перестал дышать, наблюдая, как светящаяся обжигающе-красным полоса стали раз за разом проходит сквозь теснины больших чугунных "колбас", недовольно искрит, шипит, плюется темной окалиной - и все же послушно изменяется, превращаясь из узкой красной ленты в широкую темно-багровую полосу.
– Опять сомлел, что ли?
– Нет, брате!
– Тогда ладно. Вон там еще один прокатный стан - пруты-кругляки разные выделывают. Встань-ка сюда. Видишь? Те канавки на валах называются ручьями, от самого большого калибра справа до самого мелкого на левом краю. Сначала заготовку прокатывают на самом большом ручье, потом на том, который рядышком - он малость поменьше... Ну, в общем, катают до нужного размера.
За следующий час младший брат розмысла вдоволь насмотрелся, как горячий уклад проковывают, гнут, рубят в размер, с помощью большой давильни вырезают по тридцать наконечников для стрел за раз, снимают кромку на больших точильных кругах - а рядом сдирают окалину и наплывы металла с чугунных котлов и сковородок.
– А это что такое, брате?
Нафан, к которому как раз подошел переброситься словцом-другим его бывший соученик Михаил, отвлекся от собеседника и бросил взгляд на довольно странно выглядевшую полосу уклада, ощерившуюся с одной из сторон частыми зубчиками.
– Ручки вон в те проушины приладят, зубцы заточат, и будет двуручною пилой. Самое оно деревья валить.
– А вон та? Тоже пилой?
– Тоже. Только для лесопильного стана - бревна на доски распускать.
– А это?
– Лом. Камень долбить, или иное что.
Поглядев, как дюжий коваль быстро сплющил один конец явно увесистого прута лопаточкой, а другой старательно заострил на манер копейного железка, Захар не выдержал. Оглянулся на брата, убедившись, что тот полностью занят беседой, быстро-быстро (пока его отлучку не заметили, и он сам не передумал) подошел к груде стального "хвороста" и вцепился в один из ломов.
– Ух ты, тяжеленный какой!
Приподнял вверх, затем ослабил руки...
– Ой!..
– Ах ты неслух!
Бздын!..
Вдобавок к правой ноге недоросля, на которую "удачно" попал плоским концом лом, пострадал и его затылок - от щедрой братской оплеухи.
– Тебе что сказано было! Ни шагу от меня, мастеровым не мешать, ничего без спросу не лапать!!!
Бздын!..
– Да ладно тебе, Нафан, вспомни, как
Благодарно взглянув на нежданного защитника, лучший ученик в своей группе тихо шмыгнул носом.
– Розог ему для памяти всыпешь, вот и все.
Благодарность из взгляда Захарки испарилась быстрее, чем капля воды в раскаленной печи.
– Ногу покажи. Да сапог сними, дурило!!! Пальцами шевельни.
Оглядев нарождающийся синячище и помяв прямо на глазах опухающую ступню, старший брат сплюнул и выдал заключение:
– Все цело.
Дернул рукой, давя в себе горячее желание выдать родичу еще один подзатыльник и свирепо пообещал:
– Доберемся до постоялого двора, две дюжины горяченьких твоему заду пожалую!
Соученик Нафана, начальствующий над мастеровыми кузнечного цеха, весело расхохотался, весьма многозначительно поглядывая на слегка покрасневшего щеками розмысла.
– Ты это. В лекарскую избу его сведи.
– Уже отстроили, что ли? И кто там в лечцах обретается?
– Да сам-то лекарь пока не приехал - поговаривают, что будет какой-то докторишка иноземный, но с тремя учениками из нашенских недорослей. А вот травница уже десятый день как людишек болезных пользует.
Многозначительно подмигнув молодому мужчине, его ровесник вроде как равнодушно произнес:
– Боярышня Домна Дивеева в Туле самостоятельную практику проходит.
Слегка покраснев кончиками ушей, розмысл промычал что-то неопределенное, явно завидуя младшему брату. Вернее даже, на полном серьезе обдумывая мысль о мелком членовредительстве - после которого он с полным основанием сможет встретиться с предметом своего тайного обожания.
– Но-но! Вот как выйдешь из моего участка, так и делай что хошь, а здесь и думать не моги!..
– Да не умыслял я ничего такого, успокойся.
А уши-то заалели еще больше. Чувствуя их предательский жар, личный ученик государя-наследника поправил шапку так, чтобы она села поплотнее, и быстро переменил тему разговора:
– Полосы уклада на хладноломкость испытывали?
– Давно уже. А сам как думаешь, откуда взялся запрет на выделку клинков и доспешного железа? Не держат наши сабли доброго удара, и все тут.
– Мне Димитрий Иванович как-то объяснял, что это из-за избытка фосфора в укладе.
Михаил на это лишь неопределенно хмыкнул. Ишь ты, самого государя-наследника запросто так по имени-отчеству величает!
– Значит, как покупали у шведов железо, так и будем покупать, только меньше прежнего. Плохо!
– Сам знаю, что плохо. Ты мне вот что скажи. Я тут слушок ухватил, что те из наших, что за Камень Уральский поедут, сразу по прибытии боярскую шапку оденут. А вотчины на них такие большие запишут, что и удельным князьям впору?
– Слышал звон, да не знаешь, где он. Захарка!