Великий князь
Шрифт:
– Когда управишься с этим?
– До Пасхи, государь-наследник Димитрий Иванович.
– А остальные твои заботы?
Беззвучно подсчитав все поручения своего господина, а затем и время, потребное на их выполнение, младший из братьев Колычевых уверенно заявил:
– На Успенский пост со всеми разделаюсь!..
Немного помолчав, царский первенец все той же киноварью набросал на клочке бумажного листа несколько строк. Дал их прочесть стряпчему и тут же забрал обратно:
– Она должна вступить под мою руку по своей воле. Посему - лишь уговоры и ласка. Все ли ты понял, Егорка? Тогда ступай.
Не успел уйти стряпчий, как в пределы Комнаты вступил
– Сломали-таки, Димитрий Иванович.
Подтянув к себе отчет об испытаниях "самопала особой выделки", должного стать штатным оружием стрельцов и опричного войска (когда оно все же появится), царевич принялся медленно разбирать корявый почерк своего ближника.
– По-прежнему, пружина замка?..
Ружье получилось удивительно легким в сравнении со старыми пищалями - всего-то чуть больше пяти килограмм против прежних десяти-двенадцати. Стальной восьмигранный ствол, удобное цевье и приклад, все прочие новшества придавали грозному оружию вид этакой красивой и хрупкой игрушки - пара постельничих сторожей, привлеченных к испытаниям, поначалу даже боялись, что ствол просто-напросто разорвет прямо у них в руках!.. Пришлось привязывать "игрушки" к бревнам и несколько раз стрелять тройным зарядом пороха, убеждая чернокафтанников в крепости тонкостенного ствола. Приятные новости на этом не заканчивались: с бумажным патроном оказалась вполне достижимой цифра в пять выстрелов в мерную минуту. А из-за хорошей развесовки стреляющего агрегата вообще, и наличия мушки в частности, свинцовые шарики летели не куда-нибудь "в ту сторону", а именно в мишень. Опять же, и цена ружья приятно радовала - на целых тридцать копеек дешевле прежнего убожества, с кривым стволом из железных полос и плохо остроганной палкой вместо ложи и приклада.
– Да, государь-наследник.
Увы, были и плохие моменты: и первым из них было то, что пружина кремневого замка стабильно ломалась-портилась.
"С-сволочь!".
Второй печалью являлось то, что для выделки новых ружей использовался тульский уклад, прочность которого во время морозов вызывала сильные сомнения. Металлургия на Урале была в стадии зарождения - только-только заложили необходимые рудники-шахты и наметили контур первого из пяти заводов... Короче, до первого чугуна, железа и стали там было еще далеко.
"Как вариант, можно использовать в качестве сырья шведское железо - но цена конечного продукта!.. С другой же стороны, такой стали и надо всего-то пару тонн, для обеспечения учебного процесса в Александровской слободе. А будущие опричники могут покамест и с ружьями из тульского уклада побегать".
– Не так уж и дорого получается вроде?
– Димитрий Иванович?..
Очнувшись от размышлений, царевич аккуратно уложил отчет в отдельный лоток на столе и вопросительно изогнул брови - что там насчет седельных и поясных пистолей? При виде очередного шедевра каллиграфии в исполнении Бутурлина, хозяин покоев отчетливо поморщился:
– Если у самого не выходит хорошо писать, найди того, кто будет это делать за тебя.
– Слушаюсь, государь-наследник!..
Учитывая тот факт, что за надежность возможного писаря отвечать будет именно Бутурлин (причем головой), не приходилось и сомневаться, что последний серьезно приналяжет на чистописание. Легкий шелест бумаги, пара минут молчания, после чего наследник трона Московского вновь поморщился:
– Опять
"Кремневые дешевле и проще, колесцовые сложнее - но надежнее. М-дя, надо подумать, что можно сделать с этими чертовыми пружинами. Может пустить на них тигельную сталь? Все одно надо расширять ее производство...".
– Все?
В ответ дворянин старомосковского рода выложил на стол тоненькую стопочку докладов от наставников будущего Опричного войска, и парочку челобитных от их бедных учеников, после чего коротко поклонился.
– Отдыхай.
После ухода ближника в покоях надолго воцарилась тишина - до тех пор, пока царевич не закончил практиковаться в испанском языке, разбирая все то, что написал ему капитан Хосе Эстебан Ласкано, старший наставник будущих командиров Опричного войска. Сей благородный идальго знал все о правильном пехотном строе, являлся отличным специалистом в деле убийства ближнего и дальнего своего, но главное - имел хорошие задатки педагога-садиста, гоняя своих подопечных без малейшей жалости и любых поблажек. В этом ему изрядно помогало умение сквернословить и богохульствовать на всех европейских языках, короткий посох, которым он совсем не стеснялся пользоваться - а так же общество другого идальго по имени Франсиско Амадор Перальта. Который, в свою очередь, наставлял в воинских искусствах будущих кирасир. Кстати, этот прекрасный наездник и рубака считал ниже своего достоинства охаживать нерасторопных "bastardo" и "cabron" какой-то там простонародной палкой, используя вместо нее свой любимый палаш - к счастью, не вынимая при этом его из ножен. Также в почете у дона Франсиско были затрещины, но их он употреблял редко и исключительно по веской причине. Потому что ни на минуту не забывал, что его ученики набраны среди безземельных идальго, для которых одно дело получить по хребтине благородным клинком, и совсем другое - принять кулачное "благословение", оскорбительное вне зависимости от того, насколько тяжела была провинность.
"Ну что же, все как обычно - просят еще пороха и свинца, и увеличить винное довольство. На спирт что ли этих испанских алконавтов перевести? Или специально для них водку изобрести? Так хлипкие они по этой части, загнутся или сопьются. М-да, надо бы заехать на неделе, поглядеть на опричников".
– Господин мой.
Глянув на верную челядинку, царевич разрешающе кивнул - потому что еще до ее прихода увидел в Передней знакомые Узоры княжича Скопина-Шуйского и девицы Есфирии Колычевой, служащей Аптечного приказа.
– Долгие лета государю-наследнику Димитрию Ивановичу!..
Первым с коротким поклоном поздоровался родовитый юноша, за ним проговорила положенные славословия не очень родовитая, зато вполне пригожая девица в "свадебном" возрасте, отягощенная большим коробом из обыкновенного липового лыка.
– Показывайте.
Пока государственный алхимик Колычева ставила на стол свою ношу и снимала крышку, наследник суздальских князей шагнул к Старицкому и тихо обронил:
– Сочувствую.
Тем временем хозяин кабинета взял в руки серо-коричневый брусок непонятно чего, и внимательно его осмотрел:
– С ромашкой?
– Да, мой господин.
Короткая фраза, но сколько же интересного в ней прозвучало для пятнадцатилетнего князя!.. Во-первых, царевич благоволил бойкой девице, раз позволил ей так обращаться к себе. Во-вторых, сама Есфирия явно жаждала внимания и похвалы своего... Учителя? Ведь будущих государственных алхимиков наставляли в этом сложном искусстве голова Аптекарского приказа дворянин Аренд Клаузенд и лично государь-наследник Димитрий Иванович.