Великий маг
Шрифт:
Кристина сказала ему доброжелательно:
– Я не гость, мы работаем. Так что не стесняйтесь.
Она со вздохом откинулась на спинку кресла, распрямляя натруженную спину, закинула руки за голову. Дыхание застряло у Томберга в гортани, а выпученные глаза прикипели к белейшей полоске поперек ее грудей. Вот уж действительно снежная белизна, радость для глаз в такую жару.
Я рылся в дисках, ибо «Ворд» слишком мелкая прога, чтобы этому текстовому редактору кто-то выделил отдельный диск, он где-то в бесчисленных «Офисах», «Суперофисах», «Ультраофисах»
Кристина сказала легко:
– Давайте я вам налью холодного пепси? Или лучше квасу?
Томберг взмолился:
– Да что вы… да зачем… да не стоит утруждаться…
Кристина легко поднялась, глаза Томберга тоже поднялись, как приклеенные к ее груди, но дальше пришлось смотреть в спину да на двигающиеся ягодицы, расчерченные узкой полоской трусиков. Я слышал, как хлопнула дверца холодильника. Кажется, даже слышал учащенное дыхание Томберга.
Кристина вернулась с литровой бутылкой тоника и тремя высокими стаканами.
– И мы с Владимиром Юрьевичем освежимся, – сообщила она с улыбкой. – Жарко.
– Жарко, – торопливо подтвердил Томберг. – Да, очень уж.
Я не стал опровергать, что у меня в квартире температура всегда на уровне, Томберг и так ухитрился покраснеть. Кристина наполнила стаканы, один придвинула к Томбергу, сам вряд ли решился бы протянуть руку. Он ее кожи пахло свежестью и чем-то неуловимым, напоминая о морских волнах, прогулке под парусом, золотистом пляже, залитом ярким солнцем.
– Вы писатель? – спросила она благожелательно. – Что ж вы, как старший собрат, не повлияете на него в положительном смысле?
Он поднял на нее робкие интеллигентные глаза, тут же уронил взгляд, ожегся о красные вздутые соски.
– Повлиять? – переспросил он растерянно. – Вы полагаете, на него можно повлиять?.. Это хорошо бы, конечно, но, боюсь, это невозможно…
– Ничего нет невозможного, – возразила она. – Трудно – другое дело.
– Боюсь, – вздохнул он, – очень трудно. Писатели – самые упрямые люди на свете! Это от их уверенности, что они все могут.
– А они могут все?
В ее тоне послышался намек, но Томберг не уловил, кивнул и сказал тем же интеллигентно-проникновенным голосом:
– Они должны так думать, чтобы вообще заниматься писательством. Иначе их бы свернул с избранного пути любой встречный. Да что там любой встречный, еще раньше убедили бы заняться чем-то более надежным родители, жена, коллеги, друзья. Литература – очень ненадежное занятие!
Она призадумалась на мгновение, острые зубки на миг прикусили губку, выглядит очень эротично, но не шаблонно, такого я еще не видел. Я посматривал на них краем глаза, искал, искал, наконец диск отыскался, а я подумал, что Томберг в этом прав, писатели – те же золотоискатели. В оправдание могу сказать совершенно честно, что на пропаганде и сеянии Высокого тоже можно заработать. И неплохо. Иногда даже, как золотоискатели, которые наткнулись на золотую жилу. К тому же это все же благороднее и чище, чем впятеро больше зашибать на продаже водки или сигарет.
Томберг уже почти перестал стесняться, ибо речь зашла о любимой литературе, Кристина умело поддерживает разговор, незаметно провоцирует, а он горячится, доказывает,
– Кристина, – плавно вклинился я в интеллектуальную беседу, – Петр Янович – мастер-многостаночник. Он не только пишет, как вы уже поняли, но и сам делает оригинал-макеты. А теперь уже и печатает тираж сам в своей квартире! У него навороченный принтер, печатает даже обложки, делает цветопробы, цветную печать, брошюрует, склеивает, делает переплет, даже золотую ленточку для закладок…
Томберг застеснялся:
– Ну что вы, Володенька! Какие золотые ленточки, это было всего один раз. Так, простые маленькие тиражики, на простой бумаге… Но это такая радость, такая радость – делать книги!
Я смолчал, что потом он продает эти книги тоже сам, стоя в подземных переходах, в метро, где его гоняет милиция, продает в мороз и в такую вот жару, видел я его и промокшего, под зонтиком, когда он спешил к электричке, надеясь пройти по вагонам и что-то продать из своего в самом деле крохотного тиража.
Кристина воскликнула:
– Знаете, мои подруги бегали на встречи с актерами, певцами, а я выискивала, где и когда какой писатель встречается с читателями! А потом приходила домой счастливая: мама, я видела живого писателя!
Томберг застенчиво улыбнулся, покачал головой.
– Ох, Кристина, трудно мне в этом мире… Я учился в школе, где был еще такой обязательный предмет, как каллиграфия. Нас учили вырисовывать буквы. Скажем, в букве «А» передняя палочка писалась с нажимом, отчего получалась толстой, жирной, вторая – с нажимом легким, так что выглядела полужирной, не такой толстой, а перекладинку между ними надо было делать в легкое касание, так называемое «волосянкой»… Эта дисциплина еще держалась в эпоху авторучек, заправляемых чернилами, но сама собой отмерла с приходом шариковых.
Я кивнул.
– Помню, я застал шариковые. Смешные такие, со вставными стерженьками! Кристина такие может посмотреть в музее.
– Вот-вот, – сказал он. – Потом пришли печатающие авторучки, когда текст наносился на бумагу микропринтером. Но все это было неудобным, ибо не успевало за конкурентами. Я имею в виду конкурентами в передаче инфы: фото, кино… Если в эпоху Древнего Рима девяносто девять процентов всей информации передавалось потомству с помощью букв, то к началу века НТР этот процент практически не изменился. Ну, разве что несколько сотых или десятых долей процента стали занимать только что изобретенные методы фотографии и кино. Но затем – лавина… Сейчас же, прошло едва больше сотни лет с начала НТР, а ситуация поменялась на противоположную! Девяносто девять процентов информации хранится уже в виде гифов, джипегов…
Я покровительственно усмехнулся.
– Рад, что вы в них разбираетесь, хоть и удивлен. Но, позвольте поправить, у вас старые сведения. Джипеги, как формат, устарели и давно заменены более прогрессивным оотеком. Но, простите, что перебил, вы правы. Сейчас все в фото и видео. Как говорится, в цифре: не выцветает, не устаревает и не теряет качества при перекопированнии. На долю букв едва ли процент. Да и тот катастрофически тает! Зато все сокровища библиотек, музеев, архивов – на одном-единственном харде!