Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?
Шрифт:
У Карла VIII не было сыновей, и ему наследовал Луи, сын герцога Карла Орлеанского, первый принц крови, который стал королем Людовиком XII.
У Людовика XII тоже не было сыновей, и ему наследовал двоюродный племянник и зять, первый принц крови – Франциск, граф Ангулемский, который стал королем Францискoм I.
При Франциске первым принцем крови стал Шарль де Бурбон [2], и до рождения сыновей короля он считался «вторым человеком королевства».
Шарль де Бурбон, судя по всему, был очень славным человеком. Он обладал всеми достоинствами, которые было положено иметь принцу крови, – он был храбр, щедр и популярeн. При Людовике XII
Дальше, однако, что-то между ними сломалось. К 1521 году, после смерти жены Шарля де Бурбона, оставившей ему по завещанию все свои обширные владения, дела его и вовсе ухудшились – на наследство предъявила свои претензии королева-мать, Луиза Савойская.
Она утверждала, что владения Бурбонов должны наследоваться не по завещанию, а по крови, – а поскольку она приходилась племянницей покойному тестю Шарля де Бурбона и двоюродной сестрой его умершей жене, Сюзанне, то и наследовать им обоим должна она.
Сплетен на эту тему ходило немало – например, утверждалось, что матушка короля Франциска попросту влюбилась в молодого и блистательного Шарля де Бурбона, а он ее любовь высокомерно отверг. Трудно сказать. Луиза Савойская была, правда, на 14 лет старше коннетабля, но в принципе это возможно.
У предположения о влюбленности матушки государя в его молодого и красивого коннетабля есть даже и подтверждение – обсуждалась идея устранить спор, просто обвенчав ее с человеком, с которым она судилась, и она была не против.
Но мысль о том, что он станет мужем Луизы Савойской и, таким образом, отчимом Франциску I, Шарлю де Бурбону привлекательной не показалась, и он ее отверг. Король счел нежелание породниться с ним обидным и конфисковал часть спорных имений еще до судебного разбирательства.
Макиавелли в «Государе» специально оговаривал, что не следует творить зло частично, ибо обиженный может отомстить, а творить его следует разом и так, чтобы никакой возможности мести уже и возникнуть не могло. И еще он советует государю не покушаться на жен своих подданных и не задевать их имущества – ибо человек скорее забудет смерть отца, чем отнятое имение.
Но, по-видимому, Франциск I не читал «Государя».
Как бы то ни было, дела Шарля де Бурбона шли все хуже и хуже, владения его умершей супруги совершенно явно уплывали у него из рук, и он скатывался к наследию отца, графа Монпансье, которое он находил ничтожным.
В таком положении он решил защищать свое добро мечом. Шарль де Бурбон, конечно, не мог выступить против короля Франции сам по себе – и потому замыслил измену. Началась тайная переписка с врагами Франциска I – королем Англии Генрихoм VIII и императором Карлoм V.
Дело раскрылось, ему пришлось бежать.
Карл V принял его с распростертыми объятьями, всячески обласкал и доверил высокую должность в командовании своих войск. И он не ошибся – Шарль де Бурбон своих качеств превосходного полководца не растерял. Французов вытеснили из Италии, и Шарль де Бурбон перешел Альпы вслед за ними и возглавил вторжение в Прованс. Он даже осадил Марсель. Вообще говоря, Шарль де Бурбон
Экс-коннетабль Франции не пал духом. Он продал фамильные драгоценности, на вырученные деньги нанял в Германии солдат и с этим войском так помог имперским войскам, что многие считали его истинным отцом великой победы Карла V под Павией в 1525 году.
После срыва мадридского мира война возобновилась, шла она довольно вяло, император и папа раз за разом подписывали мир, который тут же срывался, и даже после того, как Климента VII принудили искать спасения от семьи Колонна, он все равно нарушил мир, послав отряд против имперских сил в Неаполе.
И сейчас, в начале 1527 года, Шарль де Бурбон с 20-тысячной армией начал движение на юг, в направлении на владения папы Медичи – на Флоренцию и Рим. Император не смог снабдить свою армию ни деньгами, ни даже продовольствием – и все надежды солдаты возлагали на удачный грабеж.
II
Весь конец 1526 года Макиавелли провел в поездках. Он побывал в Милане, Кремоне и в ноябре оказался в Модене. Здесь он задержался – как-никак ему было уже 57 лет, и поездки верхом через хребет Апеннин в холода и снег начали сказываться даже и на его энтузиазме. Из Модены во Флоренцию он ехал уже помедленнее, делая частые остановки. Наконец-то он снова, как в былые времена, был включен в работу государства, и, с его точки зрения, это оправдывало любые усилия. Хотя с точки зрения достижения чего-то для себя лично он не мог бы похвастаться особыми успехами – за все свои труды он не получил ничего особенного ни с точки зрения денег, ни с точки зрения престижа. И особого толку тоже не выходило.
Гвиччиардини, генерал-лейтенант папских войск, в отличие от своего друга Никколо был наделен и административным опытом, и значительными полномочиями – но и он не мог создать «что-то» из «ничего» или из почти ничего. Он был как бы заместителем герцога Урбинского, командовавшего всеми силами папы Климента, но герцог действовал вяло и нерешительно – уж больно противоречивые указания он получал из Рима, где все никак не могли решить, на что же решиться, и в результате не решались вообще ни на что.
Солдат было совершенно недостаточно, это правда – но деньги вроде бы и были, и при желании из «золота» можно было сделать «сталь», но нет, не делалось и этогo... В силу каких-то неведомых причин папа Климент полагал, что лист бумаги, подписанный им и называемый договором, каким-то образом защитит его – и это при том, что совершенно такие же договоры, буквально на днях подписанные им с теми же людьми, сам он нарушал непрестанно.
Что было еще хуже – в надежде показать свою добрую волю папа не стягивал к Риму все войска, какие он только мог бы найти, и более того – даже из Рима и не уезжал. Как писал Макиавелли, « оставаясь жить в Риме, он позволял поймать себя, как дитя». В данном случае, говоря о том, что папа ведет себя как ребенок, Никколо вовсе высказывал не восхищение « детской наивностью и простодушием», а отвращение перед парализованным страхом дураком, который не бежит от уже приготовленной ему петли.