Великий перелом

— Слушайтесь вашего лейтенанта и сержанта. Они поведут вас.

Остолоп развеселился.

Снаружи москитов было еще больше. Трещали сверчки.

Квакало несколько весенних лягушек, хотя для большинства сезон уже кончался. Ночь была теплой и влажной. Взвод топал на юг, к позициям ящеров. Сапоги громко стучали по мостовой, затем — по земле и траве — шум шагов стал тише.

Двое разведчиков остановили наступавших американцев к северу от Марблхеда, деревушки, расположенной по реке ниже Квинси.

— Окопаться, — шепотом приказал Остолоп в липкую темноту.

Шанцевый

инструмент уже врезался в землю. Дэниелс избегал строительства сложных окопных систем, применявшихся в Первую мировую войну, потому что современный бой предполагал слишком быстрое перемещение и для большинства случаев такие окопы были непрактичны. Но даже наскоро вырытые норы временами оказывались очень полезными.

Он отодвинул рукав, чтобы посмотреть на часы. Четверть двенадцатого, показали светящиеся стрелки. Он поднес часы к уху. Да, тикают. Ему казалось, что прошло уже часа два лишних и с атакой что-то неладно.

— Когда забавляешься, время летит быстро, — пробормотал он.

Едва он опустил руку, как артиллерия открыла огонь — к востоку от Квинси. Снаряды ударили по Марблхеду, некоторые взрывались в каких-то двух сотнях ярдов южнее от места, где он лежал. Значит, все в порядке и как надо, просто он слишком заработался и потерял ощущение времени.

— Вперед, — закричал он, когда часы показали назначенное время.

Сектор обстрела тут же переместился с северной на южную часть Марблхеда. Артиллерия ящеров тоже вступила в дело, но занималась в основном артиллерийской дуэлью. Остолоп радовался, что ящерам не до него.

— Сюда, — закричал разведчик. — Мы сделали проходы в проволоке.

Вместо колючей проволоки ящеры использовали нечто вроде длиннейшего тонкого обоюдоострого бритвенного лезвия. Эта режущая проволока была еще противнее колючей. По плану проходы действительно предусматривались, но не всегда планы соответствуют действительности.

Ящеры открыли из Марблхеда огонь по наступающим американцам, двигавшимся через проволочное заграждение. Сколько ни ставь ловушек, всех крыс все равно не поймаешь. Сколько ни обстреливай пехоту артиллерией, всех бойцов все равно не перебьешь. Остолопу приходилось бывать под навесным огнем и похуже этого. Он ожидал сопротивления, и его не обманули.

Он пострелял из своего «томпсона», затем бросился на землю за перевернутым кузовом старой машины. Майк Уилер, стрелок из его взвода, палил из автоматической винтовки по городку. Дэниелсу хотелось бы, чтобы на его месте был Дракула Сабо из его прежнего взвода. Дракула всегда упреждал противника, когда сталкивался с ящером носом к морде.

Атака его взвода обозначила позиции ящеров. Другой взвод вошел в городок с востока через несколько минут. Теперь они знали, где прячется противник, и выбивали чужаков поочередно из каждого дома. Некоторые ящеры сдались, некоторые сбежали, некоторые умерли. Один из их медиков и двое людей-солдат бок о бок перевязывали пострадавших.

«Небольшой бой», — устало подумал Остолоп. Людей погибло немного, ящеров даже меньше, если уж говорить честно. В Марблхеде сильного

гарнизона не было. Местные жители стали выглядывать из убежищ, которые они соорудили для защиты от кусков металла, летавших повсюду.

— Не так уж плохо, — сказал Герман Малдун. Он показал на запад, в сторону Миссисипи. — Еще часть реки освободили. Мы вычистим ящеров гораздо быстрее, чем за три недели до Судного дня.

— Да, — согласился Дэниелс. — Может, за шесть недель. Малдун расхохотался.

Глава 13

Лю Хань обернулась и увидела, что Лю Мэй взяла штык, который Нью Хо-Т’инг беззаботно оставил на полу.

— Нет! — закричала Лю Хань. — Положи это!

Она поспешила отнять опасный предмет у маленькой дочери.

Прежде чем она успела подойти, Лю Мэй бросила штык и уставилась на мать широко открытыми глазами. Та начала было бранить ее, но вдруг замолкла. Ее дочь подчинилась ей, хотя она закричала по-китайски. Ей не понадобилось говорить на языке маленьких чешуйчатых дьяволов или использовать усиливающее покашливание, чтобы ребенок понял ее.

Она подхватила Лю Мэй на руки и крепко прижала к себе. Лю Мэй не заплакала, не закричала пронзительно, она не вырывалась, как это было, когда Лю Хань в первый раз взяла ее у Томалсса. Ее дочь понемногу привыкала быть человеческим существом среди человеческих существ, а не игрушкой лгущих маленьких дьяволов.

Лю Мэй показала на штык.

— Это? — спросила она на языке маленьких дьяволов вместе с вопросительным покашливанием.

— Это штык, — ответила Лю Хань по-китайски. — Штык.

Лю Мэй попыталась повторить, но у нее получился звук, похожий на тот, что мог бы воспроизвести чешуйчатый дьявол. Ребенок снова показал на штык и еще раз спросил:

— Это?

Лю Хань потребовалось время, пусть даже очень короткое, чтобы понять: вопрос был задан на китайском.

— Это — штык, — снова сказала она.

Она обняла Лю Мэй и горячо поцеловала ее в лоб. Лю Мэй не понимала, как относиться к поцелуям, которыми осыпала ее Лю Хань, получив ребенка обратно: тогда девочка воспринимала их с отчаянием или досадой. Теперь малышка поняла: поцелуй — это что-то приятное.

Она засмеялась в ответ. Вообще Лю Мэй умела смеяться, но улыбалась редко. Никто не улыбался ей, когда она была совсем крошкой: лица чешуйчатых дьяволов не приспособлены к улыбкам. Это тоже вызывало досаду у Лю Хань. Она беспокоилась, сможет ли когда-нибудь научить Лю Мэй улыбаться.

Она принюхалась, затем, несмотря на протесты ребенка — вопить Лю Мэй не стеснялась, вымыла ее и переодела.

— Из тебя кое-что вышло, — сказала она дочери. — Это все? Тебе хватает еды?

Ребенок издал визжащий звук, который мог что-то значить — или не значил ничего. Лю Мэй уже была достаточно большой, чтобы ее кормить грудью, да и груди Лю Хань давно не давали молока, потому что ребенка отняли у нее совсем маленьким. Но Лю Мэй не нравились ни рисовая пудра, ни вареная лапша, ни супы, ни кусочки свинины и курятины, которыми Лю Хань пыталась кормить ее.