Великий перелом

Он и его семья провели две неприятные холодные ночи — спали, обнявшись, на холодной голой земле. Артиллерийские снаряды падали повсюду, некоторые — в опасной близости. Если бы хоть один попал внутрь огороженного колючей проволокой периметра, бойня получилась бы ужасной. Утром третьего дня Иерусалим сотрясли сильные взрывы.

— Англичане отступают! — воскликнул кто-то уверенным юном. — Они взрывают то, что не могут унести с собой.

Мойше не знал, был ли прав этот парень, но незадолго до того охранники бросили свои посты, прихватив с собой пулеметы.

Не прошло и нескольких минут после их исчезновения, как на площади появились

другие вооруженные люди: бойцы из еврейского подполья. Пленники хрипло поздравляли друг друга, когда товарищи освобождали их из заключения.

Но вместе с евреями пришли ящеры. Мойше оцепенел: вот тот, возле ворот, это не Золрааг? И в тот самый момент, когда он узнал этого ящера, Золрааг узнал его и возбужденно зашипел:

— Вот кто нам нужен, — и добавил усиливающее покашливание.

* * *

— Наконец-то прогресс! — сказал Атвар.

Приятный морской бриз овевал его. Он шел вдоль северного берега небольшого треугольного полуострова, который отделял Египет от Палестины. Тепло, песок, камни напоминали ему о Доме. Это была очень приятная страна — и тем не менее он должен был добираться сюда на вертолете, потому что Большие Уроды не побеспокоились о необходимом количестве дорог.

Рядом с ним шел Кирел и некоторое время молчал: возможно, командир корабля тоже вспоминал о мире, который он оставил ради вящей славы Императора. Пара покрытых перьями летающих существ пролетела мимо двух самцов. У них не было ничего общего с летающими существами, имеющими кожистые крылья, с которыми Атвар был знаком до приезда на Тосев-3, лишний раз напомнив ему, что это чужой мир. Самцы и самки, которые вылупятся здесь после того, как прибудет флот колонизации, будут считать этих тосевитских животных вполне обычными, непримечательными. А сам он вряд ли когда-нибудь привыкнет к ним.

Он не думал также, что когда-нибудь сможет привыкнуть к Большим Уродам. Но его не покидала надежда завоевать этот мир, несмотря ни на что.

— Прогресс! — повторил он. — Наиболее важные центры Палестины в наших руках, наступление на Денвер в целом более или менее удовлетворительно… и мы теперь можем праздновать победу.

Не ответить означало для Кирела признаться, что он считает ошибочным мнение командующего флотом. Подвергаясь опасности опалы, самец намекал на это уже несколько дней. Поэтому Кирел сказал лишь:

— Истинно. В этих областях мы наступаем.

К сожалению, ответ напомнил Атвару о многих других местах, где Раса по-прежнему не могла наступать: о Польше, где создавали проблемы немцы; о Китае, где захваченные города и дороги жались в сельской местности, словно в море мятежа, и где даже контроль над городами временами был иллюзорным; о СССР, где успехи на западе были сведены на нет советским наступлением в Сибири; о центральной части Соединенных Штатов, где ракеты сделали уязвимыми звездные корабли; об Индии, где Большие Уроды не особенно сопротивлялись, но соглашались скорее умереть, чем подчиниться Расе.

Он шел сюда не для того, чтобы вспоминать о таких местах, и решительно отодвинул их в дальний угол своей памяти. Даже уродливые летающие существа, напоминавшие ему, что он очень далек от Родины, не портили это место, предназначенное для отдыха, для наслаждения приличной — более чем приличной — погодой и для того, чтобы заниматься чем-то очень приятным.

И, решительно переключившись, он сказал:

— Наконец-то нам попались в руки этот

агитатор, Мойше Русецкий, вместе с ним его самка и их детеныш. Мы можем контролировать его через них или совершить акт возмездия за многочисленные неприятности, которые он доставил нам. Это тоже прогресс.

— Также истинно, благородный адмирал. — Поколебавшись, Кирел добавил: — Прежде чем наказать его, как он того заслуживает, следует, может быть, допросить его, чтобы точно узнать, почему он выступил против нас, хотя сотрудничал с нами вначале. Несмотря на все его последующие пропагандистские выступления, полной ясности в этом вопросе так и не наступило.

— Я хочу, чтобы он был наказан, — сказал Атвар. — Измена Расе — неискупимое преступление.

Это было не совсем верно, в особенности на Тосев-3. Раса поддерживала добрые отношения с Большими Уродами, которые приняли ее покровительство: восстанавливать их против себя означало создать больше проблем, чем решить. Но условия на Тосев-3 создавали двусмысленность и сомнения в великом множестве вопросов. Почему же именно с этим должно быть по-другому? Атвар высказался за букву закона.

— Он обязательно будет наказан, благородный адмирал, — сказал Кирел, — но в свое время. Давайте вначале узнаем от него все, что сможем. Мы ведь не Большие Уроды, чтобы действовать неосмотрительно и уничтожить возможность без того, чтобы узнать, как мы можем ее использовать. Мы будем стараться править тосевитами в течение будущих тысячелетий. И то, что мы узнаем от Русецкого, может дать нам ключ к тому, как делать это лучшим образом.

— Ах, — сказал Атвар. — Теперь мои хеморецепторы чувствуют еще и запах. Да, возможно, так и следует поступить. Как вы сказали, он в наших руках, поэтому наказание, хотя и неизбежное, не должно быть проведено поспешно. Несомненно, он должен чувствовать, что мы наказываем его по праву. Этот мир постоянно заставляет меня спешить. Я должен вспоминать снова и снова, что должен сопротивляться этому.

Глава 10

На встречу с нацистами Мордехай Анелевич отправился в компании взвода евреев с автоматами и винтовками.

По взмаху его руки отряд спрятался за деревьями. Если на встрече произойдет что-нибудь неладное, немцы дорого заплатят. Еще пару лет назад еврейские бойцы не умели так ловко двигаться в чаще. Теперь напрактиковались.

Анелевич шел по тропе к поляне, где должен был встретиться с нацистами. После разговора с поляком, который называл себя Тадеуш, Анелевич был настроен сомневаться во всем, что немец собирается сказать ему. С другой стороны, он должен был бы сомневаться в любых предложениях Ягера и без разговора с Тадеушем.

Как его проинструктировали, он остановился прежде, чем выйти на поляну, и просвистел несколько первых нот из Пятой симфонии Бетховена. Он нашел, что немцы сделали довольно забавный выбор: эти ноты соответствовали коду Морзе для буквы «V» — символа победы антифашистского подполья до нашествия ящеров. Но когда кто-то просвистел мелодию в ответ, он двинулся дальше по лесной тропе и вышел на открытое пространство.

Здесь стоял Ягер и рядом с ним высокий широкоплечий человек со шрамом на лице и блеском в глазах. Из-за шрама трудно было определить выражение лица этого крупного мужчины: Мордехай не мог определить, изображало ли оно дружескую улыбку или злобную усмешку. Немец был в гимнастерке рядового, но он был таким же рядовым, как Анелевич — священником.