Великий поход
Шрифт:
Вайши теперь судьи. Это им решать судьбу мира. Вайшам ведь невдомёк, что на всё есть ответ только у демона. В его коварном расчёте на убеждение. Не на правду, а на убеждение. То есть на подчинение, ибо убеждение и будет крепчайшая петля.
В Амаравати Дасу не пошёл. Нет. Зачем? Ему не нужна была ни слава, ни позор, ни презрение кшатриев. Ничего, чем могли бы принять его воины. То есть создать его как явление. В Амаравати он напрасно бы потратил время и силы. Воины, если это действительно воины, а не постриженные под шикханду вайши, никогда не внемлют духоповальному культу смирения
Лучше, если бы они вызвали открытый протест и негодование. Что обеспечило бы к ним необходимый интерес. Пусть даже враждебный. Человеческий ум способен с годами удивительным образом перетолковать даже самое очевидное. В прошлом. Должно быть, это связано с особенностью людей изменяться с возрастом. Изменяться характером, привычками, потребностями, влечениями и прочим. Однако ум кшатрия не меняется. Он удивительно упрям в отношении избранных ориентиров. Но что-то подсказывало демону, что суть не только в этом. Кшатрии столь обленились в отсутствии какого бы то ни было дела, что любая нужда напрягать свои чувства отворотила бы их от пришельца. Поэтому идеи Дасу могли вызвать у кшатриев только апатию.
Дасу шёл в горы. В дальнюю деревню, где люди тихи и диковаты, как сама неброская красота этих скал. Где умеют слушать только потому, что всё время молчат, ибо всё уже давно сказано. Где не спорят, чтобы не спугнуть чудом запорхнувшие сюда чужие мысли. Ведь любые мысли сожителей можно назвать собственными. Дасу знал, куда он идёт.
Утро раскрылось удивительной чистотой и светостоянием. Будто и не было сырой, туманной мути. Демон смотрел вниз, на остатки тумана, разносимого по долине, и тихо восторгался величием гор. Летящих над миром, погружённым в облачный дым.
Такие чувства, должно быть, испытывает Парджанья, когда наблюдает за ничтожностью человеческих судеб. Дасу думал о том, как важно иногда забираться в горы. Чтобы испытывать те же чувства, что и Парджанья.
Первый домик, оказавшийся на пути демона, едва держался на покате горного склона. Так казалось издали. Домик подпирали деревянные сваи, вбитые нестойким рядком в землю, что опоясывала каменные оконечья гор. Её разволокло по склону неглубоким травяным простилом, толщи которого, должно быть, едва хватало чтобы вместить травяной корень. Поэтому домик на сваях выглядел обречённым перед беспощадностью горного уклона. Над которым он повис, точно птичье гнездо.
Домик был сложен из ровных кусков камня, примазанных друг к другу глиной. По щелям. Возле жилья трудилась женщина, что-то терпеливо месившая в дымящемся бочане.
Демона приметила собака. Она оторвала морду от миски и хрипло залаяла. Дасу упал на четвереньки и, наклонив голову, пополз на врага. Собака перешла на бушующий вызлоб. Она извергала своё собачье проклятие проваленным, сиплым горкотаньем. Ему не хватало шума даже на отзвук горного эха. Должно быть, собака была старой.
Женщина стряхнула с рук воду и, вооружившись ухватистым месилом из бочана, с готовностью посмотрела на странного гостя. Дасу добрался
– Эй, – осторожно окрикнула его хозяйка, – ты зверь или человек?
– А как тебе лучше, так пусть и будет.
– Видно, человек. Чего ж ты по собачим мискам рыщешь?
– Пропитания себе достаю, – кротко проговорил демон, заливаясь псовой похлёбкой.
– Так попроси для себя людского.
Дасу покачал головой:
– Ты же не просишь еды у своей собаки.
– Зачем же мне у неё просить? – не уразумела женщина.
– Вот и я не прошу у тех, кому сам подаю.
– Подаёшь? Чего же ты такого подаёшь?
– Пищу. Пищу подаю. Для души человеческой.
Женщина смотрела на странного пришельца, смекая про себя, что всё это может значить и насколько ей в помощь, в случае чего, деревянный околотень, который она теребила в руках.
В этот момент из дома на шум выглянул хозяин. Женщина сразу почувствовала прибавления сил.
– Кто это? – спросил заспанный вайша.
– Дикий какой-то, у собаки пойло отнял. А говорит, что сам пищу раздаёт, – пояснила хозяйка.
Дасу ел и довольствовался тем, что это его компания. Как раз то, что нужно.
– Ты что, есть хочешь? – поинтересовался вайша у обжиравшегося наваристыми помоями демона.
– Я не хочу. Жизнь моя хочет. Ведь если я не подкормлю её и сегодня, то наверняка протяну от голода ноги.
Вайша подумал и предложил пришельцу отварной мясонины и творога.
– Скажи, добрый человек, – начал Дасу, едва сменив миски, мог бы я отблагодарить тебя за доброту?
– А что у тебя есть? – добродушно усомнился хозяин дома.
– Ты, видимо, судишь по моей одежде? Да, с виду я беден, – Дасу сделал паузу, чтобы до мозгов горного жителя добрался эффектный подтекст его мысли. Вайша с удивлением посмотрел на гостя.
– Ты когда-нибудь видел Праджапати? – продолжил демон.
– Н-е-т, – промычал изумлённый скотопас.
– Я так и думал. Последний раз, когда мы с ним делили гуту, он явился в рваной медвежьей шкуре. Так что одежда ещё ни о чём…
– Когда вы с ним что делали? – вытаращил глаза хозяин дома.
– Что у тебя с глазами? Ты – даса или просто пялишься? Я спрашиваю, ты даса или ариец?
– Конечно, ариец.
– Очень хорошо, – как можно приветливее сказал демон, прогоняя от себя мысль, что своим вопросом мог надоумить собеседника приглядеться и к его глазам, – тогда я продолжу. Значит, я сказал: «Когда мы с ним делили гуту.» Можно мне закончить мысль? Так вот, Праджапати явился в рваной шкуре.
– Ты делил хлеб с богом?!
– Если быть точным, то это он делил со мною хлеб, поскольку своей еды я не имею, – демон угадал момент, когда следовало «подбросить дровишек в огонь», чтобы не выглядеть только вруном и бахвалом. Вот сейчас сомнения собеседника воплотятся в такую уверенность. Дасу вовремя опередил своего недоверчивого слушателя:
– Тебя удивляет, что я разговаривал с богом? Готов поспорить, что ты и сам сможешь это сделать. Просто тебе нужно знать, как правильно призвать Праджапати. Это главное. Когда и как. Я научу.