Великий поход
Шрифт:
– А, дошёл, значит. Обо мне болтают разное, – сказал Индра, а сам подумал: «Издали заходит».
– Так ли то, что о тебе говорят?
– Но ведь обо мне болтают разное, – уклончиво повторил воин.
– Агни посвятил тебя в тайну своего восьмого имени. Верно?
«Да, – с горькой иронией решил Индра, – вряд ли я мог надеяться на то, что эти искатели тайн пришли сюда только поинтересоваться о моём здоровье!»
– Верно, – ответил воин, стараясь выглядеть как можно спокойнее.
– Значит, ты хранишь тайну Агни?
«Тайну
У него закружилась голова. Ему показалось, что он снова переступил черту чего-то дозволенного.
– Восьмое имя Агни … тайна! – легко и даже с налётом снисходительной иронии произнёс молодой марут.
– Что? – не уловил Атитхигва. Лицо жреца стало ещё длиннее, а щёки тронул румянец. Огнепоклонник, видно, проникал в смысл прозвучавшего слова. Проник.
– Тайна, – повторил он зачарованно. – Ну конечно, тайна! Пятый элемент, разрази его гром! Тайна! Как же я сам…
Индра вспотел. Трудно было предположить, что его догадка произведёт такой эффект на огнепоклонника.
– Тайна, братья мои, – возбуждённо кивнул собравшимся Атитхигва.
– Тайна! – загудели бхриги.
– Значит, великий Агни открыл тебе, что у него ещё так много ликов, не наделённых собственными именами? Раз все они объединены именем «Тайна»? – спросил озадаченный хотар молодого человека.
– Да, – кивнул Индра.
– И конечно, каждое новое имя Агни будет приходить к нам как то, что называют пятым элементом?
– Да, – подтвердил Индра, тихо удивляясь тому, какие познания открыл ему Агни.
– А эти недотёпы сиддхи считают пятый элемент продуктом взаимодействия стихий. Вот ведь глупцы! Но я предполагал, что он – детище Агни и только Агни.
– Вот он, – сообразил воин, протягивая Атитхигве бронзовый нож Кутсы.
Хотар долго разглядывал предмет, вдумываясь в свойства странного материала, из которого тот был сделан.
– Значит ли восьмое имя Агни то, что великий бог никогда не раскроет нам до конца секреты этой своей сущности? – вдумчиво спросил Атитхигва не отводя глаз от бронзового ножа.
– Да, – вздохнул Индра.
Они помолчали. Хотар вернул нож молодому воину.
– Как ты умён! – искренне оценил гостя предводитель бхригов. – Хотя и молод.
Индра смутился. Он пытался отыскать во всём их диалоге подтверждения своего ума.
– Ты зовёшь себя риши, даже несмотря на то, что, судя по внешности, являешься кшатрием?
– Разве кшатрий не может быть мудрецом? – гордо спросил Индра.
– Вижу, что может, – сдержанно изрёк Атитхигва.
– Не хотел бы ты посетить наши пещеры?
– Но ведь туда путь открыт только посвящённому?
– Верно. И хотя ты не огневед, твоё познание таинств Огня говорит само за себя. Если сам Агни тебя посвятил в суть своего восьмого имени, стоит ли искать лучшего поручительства.
Индра кивнул. Он думал о том, что его ждёт. Что его ждёт, если в этот момент Агни был свидетелем их разговора.
Процессия удалилась. Атитхигва и гость огнепоклонников шли сзади и разговаривали. Индра обратил внимание на то, что их шаг не тревожили никакие преграды. Путь был открыт. Земля молчала. А его ноги искали, обо что бы споткнуться. «Интересно, как они это делают?» – подумал кшатрий.
Атитхигва что-то говорил. Индра не успевал отследить все повороты его мысли и только поддакивал. Хотар был болезненно худощав. Казалось, что черты его лица несли следы изнеможения. Бледная кожа обтягивала выразительно крутые скулы и кости этого человека, придавая каждому повороту его головы какую-то особую, лепную объёмность, а звучащей мысли – драматическую динамику. И хотя он выглядел раза в два старше Индры, моложавость Атитхигвы среди прочих жрецов не могла не вызывать удивления. Особенно принимая в расчет его главенство над всеми огнепоклонниками.
Если бы не длинные и гладкие волосы, стекавшие мягким покоем жрецу на плечи, лицо Атитхигвы могло бы показаться грубым и даже хищным. Волосы добавляли ему благородства.
– В каждом из нас не больше ясного, чем тайного, – говорил хотар, – и то и другое – погонщики человеческой натуры, её путеводящие инстинкты.
Индра услышал что-то привлекательное для себя. Позволяющее вступить в разговор.
– Правильно ли я понял: ты считаешь раджас ясным началом человеческой натуры, а тамас – тайным? – вмешался молодой воин.
– Что же вызвало твоё удивление, Кавья?
– Разве тамас не разрушение, которому уготовлена только судьба разрушения и ничего больше? Выходит так, что всякое тайное, каким бы оно ни было, заражено разрушением?
– Сразу видно, что ты много времени провёл у сиддхов. И перенял их идеи. То, о чём ты говоришь, слишком правильно. Слишком правильно для реальности.
Сиддхи видят только цвета истины и не различают её оттенков. Для них первопричина всех явлений состоит в том, как складываются отношения между «отрицанием» и «утверждением». Отрицание – тамас. Он определён только в этой роли, доводя смысл всего сущего до абсурда тотального разрушения. До свёртывания понятия «я есть» в незримые контуры прошлого. Он убивает естественный ход времени, превращая его в антивремя – прошлое в будущем. Всегда только прошлое.
– И что, разве не так? – осторожно предположил Индра, чувствуя перед собой ловушку.
– Не так.
Атитхигва наклонился и поднял с земли камушек.
– Попробуй найти здесь отрицание и утверждение, – сказал он, протянув предмет собеседнику.
– Это зависит от того, чем они выражены, – начал Индра, рассматривая предложенную вещь.
Атитхигва ждал. Не дождавшись аргументов, покачал головой:
– Бесполезно искать то, что ищешь ты. Здесь нет отрицания и утверждения. Предмет абсолютно однообразен.