Великий поход
Шрифт:
– Видишь ли, один предмет белый, другой – чёрный, а разница-то между ними только в этом и заключена.
– Значит, разница между днём и ночью состоит в том, что он белый, а она чёрная?
Дасу понравился выпад Дадхъянча. Черноволосый запил своё молчание сурой.
– Она тоже белая, – сказал он, с минуту разглядывая суру. – Вы, должно быть, потому её так любите, что она белая.
Дадхъянч покачал головой:
– Вовсе не потому. Да к тому же сура не всегда белая. Она бывает жёлтой, бывает серой. Это зависит от приготовления.
– Слишком натурализованно. Ты понимаешь, что я имею в виду. Она
Дадхъянч с удовольствием поменял позу на своей лежанке. Разговор завлекал его всё больше и больше.
– Раз так, то мы любим и чёрное. Вопреки «белой» любви, в которой ты нас уличаешь.
– И что же чёрное вы любите?
– Например, жареное мясо. Оно, правда, коричневое, но будем считать его чёрным. Не так ли?
Даса проиграл и этот выпад своего противника.
– Если вы любите и чёрное, то почему люди с чёрными волосами, с чёрными глазами…
– И с чёрной шерстью, – перебил Дадхъянч.
– И с чёрной шерстью, – сдержанно дополнил даса, – столь нелюбимы вами?
– Потому, что чёрное – цвет подавления, подчинения, угнетения, наконец – уничтожения всего сущего. Чёрное – не просто цвет, это стихия. Мировая сила. Формула самой безжалостной и самой бесполезной власти. Обращённой только в саму себя и методично себя поглощающей. Не во имя чего, а по принуждению инстинкта поглощения. Люди, отмеченные этим цветом, выполняют его волю, независимо от того, какими собственно человеческими качествами они обладают.
Могут ли они быть хорошими? Честными, справедливыми, добрыми? Да, могут – они же люди. Человеческий род передал им всё, чем так богата натура человека. Но Чёрное встало над их человечностью природой своей беспощадности. Чёрное не мешает им быть людьми, оно лишь выполняет собственную задачу. Через них. Чёрное может существовать только в чёрном пространстве. Всё остальное оно стремится поглотить, разрушить, растворить в себе. Это – закон. Закон поглощения Света.
Белое распадается на цвета, создавая тем жизненное разнообразие, Чёрное его поглощает. С помощью своего мертвяжного оттенка – коричневого тамаса 3 .
3
В русской натурфилософии тамасу соответствует навь
Коричневое нейтрализует цвета разнообразия. Это – символ жизненного распада. Но в нём ещё остаётся красная краска Агни. Символ его жизненной энергии. Тамас не в состоянии подавить энергию Агни. Вмешивается Кали, убивая в коричневом его красный след, и наступает Ночь Времён.
Наше противодействие чёрному – всего лишь вынужденная мера сдерживания Каларатри – Ночи Времён, чья энергия обращена в Чёрное.
Дадхъянч замолчал, наблюдая реакцию своего противника. Черноволосый допивал суру.
– Интересная теория, – сказал он наконец, – жаль, что она всего лишь привязана к языку риши. И возникает по прихоти этого языка..
Дадхъянч насторожился. Он угадал в неожиданном мнении даса какую-то коварную червоточину. Скрытую словами.
– Значит, я – вынужденный разрушитель Света. Отпечаток великого Отрицания. К этому меня приговорило ваше мировоззрение, – вздохнул черноволосый. – А не думается ли тебе, что именно такая теория
Дадхъянч удовлетворённо принял вопрос. В нём уже раскрывалась очередная пощёчина собеседнику:
– Теория только отражает порядок мышления по существу тех процессов, которые возникли не по нашей и не по вашей воле. Они – данность. Человек может либо смириться с ними, либо противостоять им. Смириться – значит погибнуть. Противостоять – выжить. А Демона создаёт вовсе не теория. Вернее, не теория силы, а слабость и неорганизованность духа. Демон заполняет собой то шаткое или идейно рыхлое место жизненного пространства, которое оставили воля и нравственный порядок человека-бойца.
– И всё-таки язык – слишком ненадёжное средство для потрошения человеческого сознания, – сказал даса, думая о чём-то своём.
Дадхъянч отнёс его замечание на счёт утешительной блажи проигравшего. Хороший был бой. С очевидным преимуществом только одного языка. А если разобраться, то боя и не было вовсе. Победил не ариец, а организованность его точки зрения. Однако Дадхъянч чувствовал, что словесное поражение нисколько не угнетает даса. Напротив, в нём кипит какая-то скрытая сила, способная повернуть результат спора ему же на пользу. Дадхъянчу захотелось начать всё сначала, но вдруг страшная догадка взбудоражила его рассудок. Этот негодяй удивительным образом способен переводить силу противника в энергию своего духовного прорыва. Вот уж поистине «чёрная» особенность. Дадхъянч подумал, что ему ещё только предстоит постигать все тонкости этой борьбы, этого великого противостояния.
– Назови мне своё имя, – попросил риши. – Уверен, услышу его ещё не раз.
– На вашем языке оно звучит как Шамбара. А как имя человека, открывшего мне «истину»?
– На нашем языке – Дадхъянч.
– Кислое молоко?
Риши смутился:
– Меня нарекли по первой произнесённой мной фразе.
Дасу хмыкнул:
– Не думаю, что услышу его ещё раз.
Нет, Дадхъянчу не понравился итог этого разговора. Преимущество, конечно, было на его стороне. Жизнь среди скотников не оболванила риши, не лишила его умения связывать мысль со словом. Но внешнее превосходство Дадхъянча почему-то стало причиной взращения скрытой силы его противника. Раджас и тамас. Чем ярче свет, тем гуще тень от предмета, за который они ведут борьбу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
Шамбара шёл по вечернему Амаравати, ополощенному солнцем и молодым, полноводным, но непродолжительным дождём. Потоки жидкой грязи неслись по краю улицы, вымывая до блеска её глиняную скользь. Шамбара был поглощён своими мыслями. Той внезапной идеей, что зародилась в нём благодаря этому бесполезному спору. "Дураки-арийцы лезут из кожи вон, чтобы всем доказать своё превосходство. Главное, – считал Дасу, – не мешать им в этом. Пусть доказывают. Они ведь считают, что даса можно победить, распластав его лапками вверх. Нет, они не знают, как победить даса."