Великий поход

Годунов Борис

Город внизу не был Москвой. И на земле, и из иллюминатора самолета можно было увидеть немало знакомого – но не отсюда. Щелкал затвор фотоаппарата, и так же механически прокручивалась в сознании мысль: он – чужак. Он пришелец с другой планеты, и это не метафора, это факт. Он столь же чужд людям вокруг и городу внизу, как если бы был жителем планеты на другом краю вселенной... Он терранин, а не землянин. И навсегда останется терранином...

Последняя кассета легла в карман, Хаецкий закрыл объектив, взглянул на часы и вздохнул – возвращаться, скорее всего, было еще рано, но пленка кончилась... Впрочем, пленку можно и купить, благо она здесь точно такая же, а новости... А телефон на что?

Ближайший

автомат оказался в нескольких шагах. Хаецкий набрал номер и попросил соединить его с номером семьсот двенадцать.

– Слушаю, – раздался спустя несколько секунд голос переводчика.

– Федор Степанович, это Хаецкий беспокоит, – заговорил Игорь, – добрый день. Никаких новостей нет?

– Никаких, – сообщил переводчик. – Отдыхайте пока, думаю, часа через полтора соберемся.

– Хорошо, значит, тогда и подъеду. До свидания! – Игорь повесил трубку, подошел к лифту, протянул лифтеру три копейки и осведомился, где можно купить пленку.

– Магазин на шестом этаже, – сообщил лифтер, отрывая билет.

– Благодарю.

Главный лифт останавливался только на каждом пятом этаже, зато был скоростным, и вскоре Хаецкий, выйдя из лифта, неспешно поднимался на шестой этаж.

Полностью отданный под торговлю, как и два соседних, шестой этаж впечатлял. Здесь можно было купить любую электротехнику, пишущие машинки, арифмометры... Фотомагазин тут тоже был, и сто тридцать пятая пленка в нем имелась, и даже кассета была подходящей. В очередной раз подивившись такому совпадению мелких деталей, Хаецкий купил две кассеты и отправился дальше.

За оставшийся час он успел истратить обе кассеты, побывать в производственном секторе Аркологии, большая часть которого находилась под землей и даже попасть в экскурсию на строящуюся АЭС. Здесь, разумеется, не разрешалось фотографировать, но Хаецкому это и не требовалось – на память он не жаловался никогда.

Выйдя на станцию метро – тоннель проходил рядом с Аркологией – он отправился в гостиницу. Четыре часа – вот вам и «в течение суток»... Впрочем, вопрос действительно не терпел проволочек.

– Уважаемые коллеги, – сходу заявила Этне. – Проведя консультации с Его Величеством и Управлением, я получила полномочия предоставить в распоряжение союзных сил агентурную сеть в германских государствах, сохраняя, впрочем, полный контроль над ней. Также было признано весьма желательным получить помощь специалистов, сталкивавшихся с силами пришельцев.

– От имени Объединенных Наций выражаю благодарность за столь оперативное решение вопроса, – ответил Хилленкоттер. – Все необходимые сведения будут переданы в посольство Ирландии в течение суток.

Совещание продолжилось, и разведчики ушли из конференц-зала.

– Не знаю, сколько времени у наших особистов уйдет на то, чтобы переслать вам хоть что-то, – сказал Хаецкий, – но, думаю, вреда не будет, если я расскажу, с кем нам придется иметь дело. И начну с того, что у гитлеровцев имеется явный избыток спецслужб...

Рассказ получился долгим, хотя Хаецкий и старался по возможности кратко охарактеризовать каждую службу. Это получалось ровно до тех пор, пока речь не зашла об СС. Джангильдин, услышав об оккультных игрищах «Черного ордена», неожиданно разозлился.

– Мало мы всех этих сектантов пересажали, мало! Моя бы воля – я бы всех этих колдунов к стенке поставил, да и попов с ними заодно, – горячился капитан. – Такого натворят – хоть сам стреляйся!.. Помню, пришлось нам как-то вместе с милицией бегунов ловить...

– При всех их недостатках сектанты обычно не ставят истребление людей на промышленную основу, – мрачно заметил Хаецкий. – Поймите, это даже не сумасшедшие вроде Джека-потрошителя, это полные и совершенные отморозки, подонки самого высшего сорта. Их,

к счастью, уцелело немного, но из них Гитлер прихватил с собой лучших из лучших, абсолютно преданных нацистским идеям и совершенно искренне считающих себя сверхлюдьми...

– Крайне неприятные люди, да, – согласилась Этне. – Хотя, признаться, смысл вашего сравнения от меня несколько ускользнул.

– О, прошу прощения, – Хаецкий запоздало сообразил, что легендарного лондонского убийцы в этом мире могло и не быть. – В моем мире был лет шестьдесят назад в Лондоне преступник, жестоко убивавший женщин... Так вот, он хотя бы был сумасшедшим, а эсэсовцы абсолютно здоровы. В психическом и физическом плане, во всяком случае, но никак не в моральном... И эти сверхнелюди составляют немалую часть бежавших войск.

– Знаете, полковник, – протянула Этне, – вы избавили меня от сомнений. Как коронный советник, я обладаю полномочиями отдать приказ на применение ядерных бомб. И теперь, если обстоятельства того потребуют, я отдам этот приказ без колебаний.

– У меня нет таких полномочий, – Джангильдин остановился у окна, – но они есть у людей, которым я доложу о нашей беседе – и я уверен, что они примут точно такое же решение.

Гельмут Греттруп был человеком довольно непримечательным – конечно, если не знать, что он был талантливым инженером, работающим над прусским атомным проектом. Примерный семьянин, отличный работник, талантливый изобретатель, исправный прихожанин – словом, образцовый гражданин любого германского государства. Правда, имелась одна деталь, несколько выбивавшаяся из образа – Греттруп плохо ладил с начальством, а то платило ему взаимностью и разработки инженера часто либо отклоняло, либо и вовсе присваивало себе. Он неоднократно обращался с жалобами во все возможные инстанции, написав даже письмо канцлеру – но без малейшего результата. И вот, когда он уже отчаялся,появилась некая маленькая инженерная фирма, заинтересовавшаяся его изобретениями. Сначала – его собственными, потом – наработками коллег, несколько раз покупала патенты по его рекомендациям... А потом ему намекнули, что о его приработке может узнать контрразведка, и ей это совсем не понравится. Но его партнеры могут его прикрыть – не бесплатно, разумеется, а вот если он поделится кое-какими наработками своей компании... Да-да, именно из тех, которые хранятся в сейфах в комнате с охраной и о которых не стоит упоминать даже в курилке...

Греттруп был слишком зол на своих коллег и на прусское чиновничество, чтобы возражать. Не то, чтобы он действительно боялся контрразведки – ничего незаконного он не делал – но репутацию ему эти умники испортили бы мгновенно и необратимо. Точно так же, как если бы его поймали на шпионаже, только совершенно без всякой вины... Потерять репутацию и четыре года жизни за дело казалось менее обидным, чем одну репутацию, но ни за что, и Греттруп с легкостью согласился.

С тех пор прошло уже два года, беспокоили за это время его всего три раза – что не мешало продавать секретные разработки... Но сегодня ему опять пришло письмо. Как обычно, замаскированное под послание из патентного бюро, но само по себе довольно необычное. Нелестно, хотя и относительно пристойно – все-таки, при жене и детях – высказавшись о патентоведах, Гельмут сразу после обеда засел за машинку. Для всех, кто мог это прочитать, его письмо было очередным возмущенным ответом в «еще одном раунде бокса по переписке», как выражалась супруга, но для того, кто это должен был прочитать... Тот узнает немало интересного о прусской промышленности вообще и о военной – в особенности, много полезного. Еще в письме содержалась просьба подготовить эвакуацию его семьи – уж очень ему не нравились появившиеся в последнее время «охранные отряды» в новой черной униформе.