Великий поток
Шрифт:
Что может быть безнадежнее — говорить словами о музыке. Музыка выпадает из всех видов искусств. Она сделала все, чтобы избежать их участи, — быть изувеченной беспощадным временем, опустошенной пошлым рассудком. Она то уходила в тишину, то изливалась в радости и страдании, то плакала, то ликовала. Она пережила холеру, чуму, инквизицию, революции, войны, фашизм, коммунизм… Неужели ей что-то угрожает?
Я готов слушать музыку. В программе четыре произведения.
Первое произведение: скрипки, альты, виолончели и рояль. Музыканты выходят на сцену, садятся, вытаскивают из футляров инструменты. Юноша за роялем протирает тряпочкой клавиши и пюпитр для нот. Другие музыканты также протирают свои инструменты, сдувают с них пыль. Минут через пять все готовы играть. Пианист поднимает руки к клавиатуре. Струнные поднимают к инструментам смычки.
Второе произведение: музыканты выходят на сцену, одни из них несут инструменты, другие — рулоны бумаги и клейкую ленту. Музыканты с инструментами садятся на места и начинают играть нечто бесформенное и энергичное. У них нет нот, их задача — создавать резкий, невыносимый шум. Музыканты прекрасно справляются с этой задачей. В это время другая группа начинает разрезать рулоны бумаги и обклеивать ею рояль, скрепляя ее по швам клейкой лентой. Работа спорится: рояль из черного постепенно становится серым, неровно наклеенные листы бумаги делают его похожим на забинтованного раненого. По мере того, как оклейка рояля приближается к завершению, шум, создаваемый разгоряченными музыкантами, нарастает. В момент окончания операции с роялем визг и скрип достигают апогея. Пытка заканчивается. Музыканты раскланиваются и под аплодисменты уходят. Объявляют антракт.
Мы с Пал Палычем крадемся к гардеробу. Одевшись, выходим на улицы Города Господ. О музыке мы не говорим. Заходим в кафе, заказываем кофе. В кафе тишина, полутьма, по углам однополые целующиеся парочки. За окнами слышно дыхание вечернего города. Постепенно приходим в себя, находим Жору и едем дальше.
13
По плану Цицерона нам еще предстоит побывать в Центре Магии. Магия, как известно, это сила, влияние, гипноз. А поскольку гипноз — это главный инструмент околпачивания людей в Нижнем мире, экскурсия в этот Центр мне особенно интересна. Вообще я заметил, что все Центры Города Господ, в которых я побывал, выполняли двусмысленную функцию. Полагалось, что созданные для туристов и любопытных иностранцев, они должны внушать им идею цветущей сложности и богатства Нижнего мира, однако при более внимательном взгляде они выдавали царящее в нем неблагополучие. Что же могло сказать мне то место, куда мы теперь направлялись?
Было уже темно. Мы выехали из города и долго петляли по проселочным дорогам среди заброшенных огородов и разрушенных строений. Нас трясло на ухабах и рытвинах немощеной дороги. Наконец, машина остановилась возле большого деревянного сарая с плоской крышей.
— Здесь находится Главный магический штаб Нижнего мира, — сообщил мне мой провожатый, открывая передо мной скрипучую дверь. Запахло гарью и острым варевом, послышалось прерывистое всхлипывающее пение.
Помещение сарая оказалось просторнее, чем можно было подумать, если стоять снаружи. Несколько круглых колонн поддерживали крышу. Пахло деревом, экзотическими травами и притираниями, в дальнем углу горел костер. Мы пошли к огню, тускло освещавшему внутренность сарая. У костра сидело три дикаря в набедренных повязках — больше никого в помещении не было. Над костром в чугунном котле варилось какое-то зелье, оттуда поднимались густые пары, издававшие острый травяной запах. Тела дикарей лоснились от жира, которым они были натерты. Приглядевшись, я увидел, что один из сидящих был азиатом монголоидного вида, другой был похож на японца, третий был негром. Прислонившись к колонне, я начал за ними наблюдать. Пал Палыч присел на широкую скамью возле стены.
Сидящие вокруг костра, покачиваясь, нестройно выкрикивали одну и ту же фразу, не особенно заботясь о синхронности и мелодии. Время от времени они подкидывали в костер дрова, поправляли огонь, отпивали из стеклянной банки какую-то мутноватую жидкость, иногда вскакивали, делали несколько резких прыжков и снова садились перед костром — каждый раз на новое место. Костер вспыхивал, разбрасывая трескучие искры и поднимая к потолку языки пламени и клубы дыма. Однообразные резкие выкрики и беспорядочные движения шаманов в колеблющемся свете костра, запахи притираний и трав от кипящего варева, окружающий мрак — все это вместе навеивало оцепенение и дурман. Несколько раз я впадал в забытье и с трудом
Дав знак Пал Палычу, я на нетвердых ногах покинул сарай. Вид Жоры за рулем автомобиля перед дверью сарая вернул меня к реальности Нижнего мира. Вскоре мы уже ехали по многолюдным бульварам Города Господ, освещенным разноцветной рекламой и яркими фонарями.
14
— Как могут три дикаря держать в прострации весь Нижний мир? — спросил я моего Цицерона, когда, наконец, сумел отойти от навязчивых образов последнего посещения.
— Никак не могут, — охотно согласился со мной Пал Палыч. — Но Волновые Генераторы тысячекратно усиливают их воздействие. Больше того, создаваемые ими поля наполняются дифференцированным содержанием с соответствующими командами и посылаются адресно тем или иным группам людей. Шаманы, собственно, — это только деталь сложной схемы. Дикарей сменяют каждую неделю.
— Как работает эта схема?
— Схема дает сбои, и дело здесь не в технологии, а в принципе. Субъект, на который направлено воздействие, ведет себя непредсказуемо. И хотя учитывается все: уровень насыщенности субъекта, степень его противостояния воздействиям, даже взрывы иррационального своеволия — все же статистика говорит о том, что коэффициент влияния падает, субъект ускользает. Нужно искать новый принцип, изобретать новую антропологическую систему.
— И для этого понадобился я?
— Да, для этого привлекли вас. Для этого вас знакомят с Узлами, или Центрами, нашей системы. Если вы откажетесь от сотрудничества или не справитесь с задачей, вас нейтрализуют и поставят на более простую задачу. Так до вас поступили со мной. И со многими другими. Вы догадываетесь, что основная расстановка сил в Нижнем мире должна оставаться неизменной. Нужно только предложить новую формулу оптимизации влияния.
— А вы знаете, что случится с Нижним миром, если он не найдет такой формулы?
— Знаю: он опустится еще ниже. Или рассыплется на составные части. Или аннигилируется. Разрушится даже тот ничтожный смысл, который в нем есть.
— Нет, Нижний мир не может аннигилироваться, он, очевидно, нужен для общего баланса. И его смысл не разрушится. Конечно, если воспринимать его как единственный мир, тогда может возникнуть такая иллюзия. Ведь именно это внушают его обитателям ваши шаманы.
— А для чего он может быть нужен в общем балансе?
— Как слив отходов. Отходы ведь нужно сливать. Вы знаете сами: здесь ничего не решается, ничего не создается. Город Господ, да и сами ваши Господа — это тень тени. Хотя отсюда все другие планы кажутся тенями.
Пал Палыч не стал со мной спорить, к тому же мы оба вспомнили о нашем шофере и увели разговор в безопасную гавань. Тут и машина остановилась:
— П-п-приехали, г-г-господа хор-р-рошие,!
15
Мир человека — сложная вертикальная структура, ряд уровней высоты. Высший уровень не осознается, в редком случае он смутно ощутим. Его центр — совершенная тишина созерцания. Его эманация, пролитие в низшие миры — редкое чудо преображения. Отрешенность, беспристрастность, любовь — это внутренний стержень Верхнего уровня. Пока сохраняется центр отрешенности, помрачение, отрыв от целого невозможны. Для людей возможно только приближение к этому миру. Но люди, даже святые, даже гении, не застывают в том же состоянии: временами они поднимаются, временами отдаляются от центра. На среднем уровне возможно буйство страстей, игра творческих сил. Страсти оставляют после себя труху, пепел. Низший уровень — Низший мир — есть пепел и тлен. Пепел не может снова стать живым и плодоносящим. Страсти и метания Среднего мира опьяняют и захватывают людей Низшего мира, одержимость кажется им вдохновением и героизмом, а парадоксы дешевых демагогов — откровениями истины.