Великий Шёлковый путь. В тисках империи
Шрифт:
– В том бою, о котором говорит Марк, погибли две сотни сарматов и скифов. Молитесь своим богам, чтобы ваши скальпы не украшали царский шатер! – Заряна выдыхает. Это свои!
– Ты не забудь, если что… Меня там не было. Я больше по части морских разборок, – Сальвий едва удерживает под собой возбужденного жеребца, учуявшего приближение течной кобылы.
– И не забудь про своего брата, Заряна! – Марк жестом показывает своим людям достать оружие.
Всадники уже рядом. Марк хорошо помнит сарматов, которых в итоге скормили львам, – эти люди из того же племени. Теперь все зависит от Заряны. Степняки ведут себя как волки, обегая добычу с разных сторон и сбивая ее с толку. Латиняне устают крутиться
Сарматы одновременно достают арканы и с фантастической ловкостью цепляют веревками каждого из отряда. Кому-то удавка впивается прямо в шею – человек вылетает из седла и валится на траву, судорожно пытаясь пальцами зацепить веревку, чтобы не быть удушенным. Кто-то получает аркан на руку, роняя меч, а кто-то заваливается прямо вместе с конем.
– Ты решила нарушить слово? – Марку удается быстро перерубить веревку и вскочить на ноги. Он готов драться со всей этой проклятой степью.
– Убери меч! – Соплеменники не трогают Заряну. Она прыгает на землю и хватает Марка за руку. – Убери, я сказала. Я дочь царицы. Я все улажу!
Марк оглядывается по сторонам. Голова кружится от зноя и мелькающих всадников, к тому же решивших затянуть победную песню на своем безобразном наречии. Марк ловит взгляд Сальвия, побелевшего от страха и седой пыли, и почему-то не может сдержать улыбку. Наемник убирает меч в ножны.
Каждому путнику связывают руки, накидывают мешок на голову и бесконечно долго везут, пока сквозь грубую пеньку не будет проникать багряная свежесть заката. Зачем они это делают? Неужели думают, что люди, рожденные вне степи, способны запомнить хоть что-то после пары часов плавания по бескрайнему морю ковыля? Но сарматы осторожны: степной волк никогда не укажет врагу путь в свое логово.
Мешки снимают в загоне для овец. Свет ударяет пленникам в глаза вместе с кислым запахом животных испражнений. Пожилой сармат выдает каркающую трель и указывает рукой на единственное сухое место, свободное от навоза. Можно сесть! Сальвий расталкивает руками римских солдат и первым плюхается вниз, прислоняясь к ограде. И сразу же получает в лицо куском земли или дерьма – в такой вони сложно определить. Это дети. Они залезают на плетеный забор и громко веселятся, целясь в пленников подручными материалами. Овцы испуганно шарахаются от шума и наворачивают круг за кругом в замкнутом пространстве.
– Кинула нас, волчица, будь она неладна! – Сальвию тяжело вытирать лицо связанными руками, и он пытается уворачиваться от точных бросков будущих воинов степи. Тщетно.
– Не суетись ты раньше времени. – Дети корчат Марку рожи, но почему-то не обкидывают дерьмом.
– Да я бы и не суетился… Только вы, белые, тут как свои, а я – слишком хорошая мишень. Почему, мать их, ни одной черной овцы? – Сальвий пытается рычать на ребятню разными голосами, изображая то павлина, то бабуина. Но кого он обманывает?
Сарматы охотнее верят духам, чем людям – даже своим, даже самым близким. Заряна сидит в шатре перед пожилым мужчиной с одутловатым лицом и болезненным взглядом. Она никогда не была особо близка со своим отцом. Сарматы не привязываются к детям: а зачем, если степь обязательно заберет восемь из десяти? Дети не привязываются к взрослым – они уходят еще чаще в бесконечных войнах, на охоте и просто от болезней. И те и другие знают, что духи умерших витают где-то рядом в вечном
– Помоги мне! Что ты знаешь о Стране восхода? Мне нужны люди, чтобы двигаться дальше! – Заряна берет отца за руку, с надеждой заглядывая в опустошенные временем глаза.
– Я знаю то, что никто там ни разу не был. Степь велика, Заряна, но даже у нее есть границы. За ними горы, песок и смерть. Туда тебя послали латиняне? – Скопасис убирает свою ладонь из рук дочери: он отвык от подобных прикосновений.
– Не латиняне! Мое сердце! Так ты дашь проводников?
– Не дам! Сегодня же эти разведчики будут казнены. Я лично сяду на коня, чтобы разорвать их на половинки, а плоть скормим псам, – Скопасис устало зевает, будто каждый день к нему возвращается дочь и ежедневно он вершит судьбы пленников.
– Очнись! Твой сын у них! Это твоя плоть! Понимаешь? Он сидит в проклятом Пергаме и ждет! – крик Заряны заставляет старика вздрогнуть и подняться на измученные ревматизмом ноги.
– Послушай меня… Атею шестнадцать зим. В его годы я с собственным отрядом громил торговцев на Меотийских болотах. Он же трусливо прятался за спиной сестры. Зачем мне такой сын?
– Ложь! Это я просила его держаться рядом! Я! Потому что люблю свою кровь, свой род и не готова бросаться близкими! – на щеках Заряны появляются слезы, ее губы трясутся. Скопасис делает тяжелый вдох и решается обнять дочь, поглаживая ее по голове.
– Ну, тише, тише. Смерть с оружием в руках – это счастье для мужчины. Даже если он не пожил. Такова воля богов, – Скопасис всю свою жизнь провел в тени супруги-царицы и никогда не понимал женской натуры – расстраиваться над могилами ушедших или ложами смертельно больных. Зачем? Человек становится прахом, у которого нет имени в веках, зато есть тысячи приключений последующих жизней. Заряна – слишком земная. Для нее человек и его прах не одно и то же!
Заряна выбегает из шатра и спотыкается о расставленные колышки, которые удерживают царский шатер. Девушка беспомощно опускается на землю и смотрит в пустоту. Из разливающихся по степи сумерек на нее надвигаются образы из прошлого: сарматка вновь ощущает боль от свежей рубленой раны на плече, она видит хорошо организованных понтийцев в добротных кожаных доспехах с вшитыми металлическими пластинами. Солдаты действуют как загонщики скота, согласованно оттесняя ее людей в сторону моря. Заряна кричит, но не слышит своего голоса. Ноги вязнут в разорванной железом человеческой плоти, глаза лихорадочно следят за последними из выживших. Атей рядом – она чует его детский страх и беспомощность. Брат не хочет умирать. Высоченный понтиец появляется с фланга и замахивается мечом, чтобы отобрать жизнь юноши. Но Заряна проворнее – она кидает свой щит с заостренными краями, который сносит нападающему голову. Брызги крови и тишина…
Скопасис хорошо знает о том злополучном бое: одному воину удалось избежать плена и рассказать о разгроме сарматов, потерявших лучших сынов сразу нескольких степных кланов. Вождь давно простился с детьми и даже тайком проронил слезу на могиле их матери. Но кто мог подумать, что понтийцы сохранят жизнь юной царице сарматов, а потом отпустят ее в родные степи? Зачем? Неужели хотят проникнуть в самое сердце и нанести смертельный удар?
Скопасис плохо видит в сумерках – он щурит больные глаза и идет на голоса. Стоянка напоминает развороченный улей диких пчел: под ногами носятся скулящие собаки, тут и там мелькают факелы. Вождь знает, что дочь просто так не отступит, – сам такой. Он застает ее в загоне с ножом в руках: Заряна перерезает веревки на руках пленников. За ее спиной стоят сарматские воины, но они не имеют права даже рукой коснуться своей царицы.