Великий сон

Чэндлер Раймонд

Стояла тишина — полная, неподвижная. Затем, когда глаза привыкли к полутьме, я увидел перед собой на полу нечто, чего быть не могло. Отступив назад, дотянулся до выключателя на стене и зажег свет.

Постель была расстелена, и что-то в ней хихикало. На моей подушке покоилась белокурая головка. Голые руки закинуты и сложены на золотистом темени. В моей постели, посмеиваясь, лежала Кармен Стернвуд. Пряди светлых волос раскинулись по подушке так, словно над ними поработали искусные руки мастера. Слюдяные глаза смотрели на меня и, как всегда, производили

впечатление пустоты. Она улыбнулась, обнажив мелкие острые зубы:

— Ведь я вкусная?

— Как филиппинец в субботний вечер, — сухо ответил я.

Подойдя к торшеру, зажег его, затем вернулся выключить верхний свет и снова прошел через комнату к шахматной доске на столике под торшером. У меня была отложена партия на шестом ходу — не смог решить ее, как и большинство своих проблем. Склонившись над доской, сделал ход дамой, потом, сняв шляпу и плащ, отложил их в сторону. За все время с постели доносился лишь тихий смешок, напоминавший крысиный писк за деревянными панелями старого дома.

— Спорю, вы даже не догадываетесь, как я сюда попала.

Погасив сигарету, я с грустью посмотрел на нее:

— Спорим, что знаю. Вы пролезли сквозь замочную скважину, как Питер Пэн.

— Кто это?

— Так, один паренек, с которым я как-то познакомился в казино.

Снова смешок:

— Зы вкусный.

— Ешьте свой палец… — начал было я, однако она меня опередила, и напоминание оказалось излишним: отняв от темени правую руку, засосала палец, поглядывая в мою сторону круглыми озорными глазами.

— Я совершенно раздетая, — сообщила она, пока я, закуривая, смотрел на нее.

— Господи, а я-то думал. Все время ломал себе голову, никак не мог догадаться. Почти додумался, а вы вот поторопились, сказали. В ближайшую минуту, спорю, я бы и сам сказал, что вы совершенно раздетая. Я ведь всегда сплю в ботинках на случай, если проснусь от угрызений совести и придется от них спасаться.

— Вы вкусный.

Она по-кошачьи покрутила головой. Потом, ухватившись левой рукой за простыню и выдержав эффектную паузу, откинула ее. Была в самом деле раздета. Лежала, освещенная лампой, сверкая наготой, как жемчужина. Поистине, девицы Стернвуд взяли меня в этот вечер на мушку.

Я смахнул табачную крошку с верхней губы.

— Отлично. Только я это уже видел. Помните? Я тот парень, который постоянно обнаруживает вас без одежки.

Хихикнув, она опять прикрылась.

— Так как же вы попали сюда? — спросил я.

— Меня впустил управляющий. Я показала вашу визитку — стащила у Вивиан — и сказала, что вы велели мне прийти сюда и подождать. У меня был… таинственный вид.

Лицо ее сияло от удовольствия.

— Очень остроумно. Управляющие, они уж такие. Ну, а теперь, когда я знаю, как вы сюда попали, просветите меня, как вы намерены удалиться.

Опять смешок:

— Не намерена — очень долго… Мне здесь нравится — вы вкусный.

— Послушайте, — ткнул я в ее сторону сигаретой. — Не вынуждайте меня снова одевать вас. У меня нет сил. Я ценю ваше предложение, но это

больше, чем я могу принять. Дуглас Рейли никогда не использует своих друзей. А я ваш друг и не воспользуюсь вами — даже если вам угодно. Мы оба должны остаться друзьями и останемся ими. А сейчас оденьтесь, будьте хорошей девочкой.

Она покачала головой.

— Послушайте, — продолжал я, стиснув зубы. — Ведь я для вас в общем-то ничего не значу. Вы просто показываете, насколько гадкой можете быть. Но мне это нечего демонстрировать — я уже знаю. Я тот парень, который…

— Погасите свет…

Отбросив сигарету, я приступил к ней. Достав платок, вытер руки, сделал новую попытку:

— Я не говорю, что подумают соседи, — их это не больно волнует. В любом большом доме полно бродячих девиц легкого поведения, и если станет одной больше, здание не рухнет. Дело в профессиональной гордости. Понимаете — профессиональная гордость. Я работаю на вашего отца — больного, старого человека. Он немного мне доверяет, разве я могу позволить малейшую гадость? Будьте хорошей, Кармен, оденьтесь.

— Вы вовсе не Дуглас Рейли. Вас зовут Филипп Марлоу, — не обманете.

Я как раз смотрел на шахматную доску. Ход дамой был ошибкой, и я вернул ее обратно. Дамы в этой игре не имеют веса. Такая игра не для дамы.

Она лежала тихо, с бледным лицом, выделявшимся на подушке, распахнув большие глаза — пустые, как дождевые чаны во время засухи. Правая рука с обсосанным пальцем нервно царапала простыню. Где-то глубоко в сознании нарастало неясное смятение — она этого еще не понимала. Вовсе не легко для женщины, в том числе красивой, смириться с мыслью, что ее тело не всегда оказывается желанным и неотразимым.

— Пойду на кухню, приготовлю коктейль. Вам смешать? — спросил я.

— Угм, — темные, удивленные глаза смотрели серьезно, смятение все росло, просачиваясь так неслышно и незаметно, как крадется кошка за птичкой в высокой траве.

— Если оденетесь, когда вернусь, получите коктейль. Хорошо?

Она как-то странно зашипела сквозь стиснутые зубы, не ответив на вопрос. Я прошел на кухню, смешал шотландское виски с содовой: не было под рукой другого действительно возбуждающего напитка, вроде, к примеру, нитроглицерина или дистиллированной настойки из дыхания тигра. Когда вернулся со стаканами, она по-прежнему лежала, правда, уже не шипела. Глаза опять были мертвы, хотя губы тронула легкая улыбка. Неожиданно рывком она села, отбросив простыню и протянув руку:

— Дайте.

— Только когда оденетесь — не раньше.

Поставив оба стакана на столик с шахматами, я уселся и закурил очередную сигарету.

— Итак, за дело! Я на вас не буду смотреть.

Но, отвернувшись, почти сразу же услышал, как она внезапно, резко и громко засипела. Вздрогнув, я опять устремил к ней взгляд. Она сидела нагая, опираясь на руки, с раскрытым ртом и застывшим лицом. С губ рвалось неудержимое шипение. В глубине пустых глаз нарастало нечто дикое, чего я никогда не встречал в женском взгляде.