Великий страх

Гедеон Роксана Михайловна

Людовик XVI недоуменно посмотрел на нее.

– Следует уехать, сир, – вмешался граф де Сен-При. – Если толпа снова навяжет вам свою волю, корона будет потеряна.

Король задумался. Наступила такая тишина, что слышно было, как за окном льет дождь. Все молчали.

– Нет, – сказал наконец король, – я не уеду.

– Но почему же, сир, почему? – в отчаянии воскликнула Мария Антуанетта, ломая руки. – Разве мы можем защищаться?

– Мадам, – мягко сказал король, – вы горды, как вы можете предлагать мне столь постыдный выход?

– Но вашей жизни грозит опасность! Задумавшись, король едва слышно

прошептал:

– Беглый монарх! Беглый монарх!

Повернувшись к своим приближенным, он громко сказал:

– Нет, господа, я не уеду. Королева уедет одна. Бледная как полотно Мария Антуанетта проговорила:

– Нет, государь.

– Вы остаетесь?

– Да.

– Почему?

– Чтобы умереть вместе с вами, сир. Может быть, это было бы лучшим из выходов.

Она была так бледна сейчас, что мне показалось, что она лишится чувств. Принцесса де Ламбаль бросилась к королеве, чтобы поддержать ее. Я протянула ей свой флакон с нюхательными солями.

В этот миг словно ропот прибоя проник во дворец. Казалось, морские волны накатываются на Версаль, волнуются и шумят, становясь все громче. Спустя минуту можно было уже слышать отдельные возгласы.

– Хлеба! Хлеба! Хлеба! – кричал этот огромный хор.

Я подошла к окну. У золоченых ворот Версаля стояла громадная толпа людей, выставивших вперед то ли плененных, то ли добровольно пришедших депутатов Собрания.

– Я выйду к ним, – сказал граф де Сен-При.

Все пристально следили за ним из окон, но никто не слышал того, что говорилось. Через пять минут министр вернулся.

– Вы узнали, чего они хотят, сударь? – спросил король.

– Они хотят хлеба, сир.

– И что же вы им ответили?

– Я сказал, сир: «Вы хотите хлеба? Когда у вас был один-единственный хозяин, вы не испытывали нужды в хлебе. Теперь, когда у вас тысяча двести хозяев, сами видите, до чего вы дошли». Я приказал держать ограду на запоре, сир, и…

Он не успел договорить: громкие крики донеслись от ворот. Я бросилась к окну. Толпа, желая насильно проникнуть во дворец, ломилась в ворота, а гвардейцы, верные приказу, повалили одного из мятежников наземь и топтали его ногами. Две фурии, пытавшиеся взобраться на ворота, тоже были ранены. Строй солдат фландрского полка был готов дать отпор нападающим и не поддавался ни на какие уговоры пропустить депутацию.

– Отворите двери! – воскликнул король. – Я приму депутацию.

– Одумайтесь, ваше величество! – вскричала королева.

– Велите отворить, – снова распорядился Людовик XVI. Никто не двигался с места. И тогда король громким рассерженным голосом, что случалось с ним редко, повторил:

– Я приказал отворить! Вы слышали это? Несколько офицеров отправились исполнять приказ короля.

– Королевский дворец, – тихо добавил Людовик XVI, – это убежище для всех.

– Кроме самих королей, – прошептала Мария Антуанетта.

3

Едва отперли решетку, разъяренные женщины хлынули во двор, повалив при этом Мунье, депутата Собрания. Гвардейцы насилу их сдерживали. Офицеры, посланные королем, повели шестерых депутаток во дворец. Лакеи распахнули перед ними двери, и по мраморной лестнице в апартаменты, куда раньше могла вступить лишь чистокровная, семь раз просеянная аристократия, пошла делегация,

состоявшая из модисток, торговок рыбой и уличных нимф. Но едва я увидела председателя Собрания Мунье и еще нескольких депутатов, уныло бредущих за этими женщинами и играющих явно навязанную им роль, я поняла, что до сих пор не совсем разбиралась, в чем дело. Власть не просто перешла от короля к Собранию – оно сегодня было так же унижено и изнасиловано, как и король. Революция не была сменой какой-нибудь правительственной власти, которая падает для того, чтобы уступить место другой; революция была устранением всякой власти, которая сменялась деспотизмом толпы – той толпы, которая очертя голову бросается вперед под влиянием исступления, легковерия, нищеты или страха.

Пале-Рояль и его центр кафе «Фойи» притязали на управление Францией. Безграмотные и невежественные люди принуждали короля и Собрание поступать так, как им было нужно. Властителями судеб страны выступали люди с перекрестков и чердаков, убежденные в своей необыкновенной мудрости, и проводили декреты силой своих легких, кулаков и пик. Разумеется, опыт, знание, благоразумие и хладнокровие изгонялись из государственных дел, и все шло к пропасти.

Я не слышала, что говорили эти депутатки, а только разглядывала их. Во главе женщин стояла совсем молоденькая девушка, образец парижской гризетки, одетая очень смело и кокетливо. Она назвала себя Мадленой Шабри по прозвищу Луизон и сказала, что продает цветы в Пале-Рояль. По ее виду я предположила, что она, безусловно, продает еще кое-что. Эта самая Луизон умоляла короля подписать приказ подвести зерно, чтобы прекратился голод.

– Дитя мое, – отвечал король, – я с удовольствием подпишу такой приказ, да только боюсь, что он, поверьте, не слишком-то вам поможет.

Король принялся писать, а Мадлена Шабри, то ли ей и вправду стало дурно, то ли она ломала комедию, – словом, она покачнулась, словно теряла сознание. Подруги поддержали ее. Король встревоженно обернулся.

– Принцесса, – обратился он ко мне, – принцесса, дайте бедняжке свой флакон!

Я не шевельнулась.

– Принцесса, слышите ли вы меня?

– Ваше величество, – сказала я холодно, – для этой особы у меня нет флакона.

Торговки окинули меня ненавидящими взглядами и, по-видимому, только присутствие короля помешало им осыпать меня бранью. Зато королева украдкой пожала мне руку. Она не смела возражать против происходящего, но образ мыслей супруга был ей явно не по душе. Будь ее воля, она бы выгнала торговок и приказала бы фландрскому полку стрелять по толпе.

– Где же маркиз де Лафайет с гвардейцами? – прошептала я.

– Как видно, – язвительно отвечала королева, – этот человек появляется везде, кроме тех мест, где он должен быть.

Король подписал еще несколько документов и отпустил женщин. Те, радостно размахивая бумагами, присоединились к своим подругам, но радость их длилась недолго. Подруги громкими возгласами выразили им свое негодование, предположив, что король с королевой их подкупили, и заявили, что не вернутся в Париж с одними пустыми подачками. Из окна я видела, как ту самую Мадлену Шабри повалили на землю и едва не растерзали. Послышались разъяренные крики:

– Голову Австриячки – на пику!

– Надо задушить ее и сделать кокарду из ее кишок.