Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках
Шрифт:
Селенгинск. Репродукция из книги Джеймса Гилмора «Среди монголов» (Among the Mongols). New York: American Tract Society, n.d. C. 39. Фото снято в 1860-х гг.
Полковнику И.Д. Бухгольцу как пограничному коменданту подчинялись все расположенные поблизости воинские части, и он должен был держать в готовности к бою один батальон на реке Чикой, а также на всех заставах в дополнение к полку, который предстояло поставить гарнизоном в новом пограничном остроге Троицкосавск. Он не обладал никакими полномочиями на самостоятельное объявление войны или приказа на наступление, зато ему предписывалось уклонение от втягивания в застаревшую китайскую вражду с джунгарами. С.Л. Владиславич-Рагузинский особым распоряжением наказал ему, чтобы он пресекал попытки перегона скота на территорию Монголии, который может послужить продовольствием китайским войскам, находящимся в зоне вооруженных столкновений. Ему следовало поддерживать тесный контакт с Лоренцем Лангом по вопросам общения с китайцами, причем переписку по вопросам, составляющим государственную тайну, требовалось вести только с применением особого шифра. С.Л. Владиславич-Рагузинский советовал назначенному им полковнику воздерживаться
Строительство Селенгинской крепости, где панировалось разместить Главное управление И.Д. Бухгольца, на новом для нее месте затягивалось. 15 января 1728 года в Селенгинск прибыл лейтенант-бомбардир Преображенского Гвардейского полка Абрам Петрович Ганнибал. То есть не кто иной, как арап Петра Великого, отец генерал-лейтенанта Ивана Абрамовича Ганнибала, известного своими боевыми свершениями и восстановлением Херсонского форта в 1778–1781 годах, и к тому же прадед по материнской линии поэта Александра Сергеевича Пушкина. По всеобщему признанию, Ганнибал приходился сыном одному абиссинскому князю и числился турецким подданным, которого в юном возрасте отдали в гарем султана в Константинополе. Откуда в 1705 году по указанию Петра I его вывез посланник С.Л. Владиславич-Рагузинский! Царь Петр Алексеевич в 1717 году послал Ганнибала во Францию для обучения военно-технической специальности, и, как оказалось, там его ждали большие приключения как добровольца, поступившего на службу во французскую армию, воевавшую в Испании. На той войне его ранили и взяли в плен. После возвращения в Россию, пять лет спустя, он выполнил инженерно-технические задания в Кронштадте и Казани, а потом его отправили в Селенгинск. Осознав, что ему предстоит свершить, Ганнибал впал в уныние от грандиозности стоявшей перед ним задачи. К концу весны он слезно жаловался в письме С.Л. Владиславич-Рагузинскому на судьбу и подал прошение, чтобы его освободили от порученного дела. Он предупреждал, причем весьма умеренно, о том, что у него отсутствует опыт в сооружении крепостей; а также горевал по поводу отсутствия на месте необходимых справочников и инструментов, а также жаловался на то, что его деньги по окладу и командировочные затерялись где-то в пути. Никого не предупредив, без разрешения на то руководства он уехал в Тобольск. Еще одним указом, от 17 июля 1728 года, ему предписывалось возвратиться в Селенгинск, но он проявил своеволие, и его в конечном счете под стражей препроводили в Томск. На смену А.П. Ганнибалу прислали инженер-прапорщика Семена Бабарыкина (Бобарыкина), которого из-за разнообразных нарушений дисциплины отозвали в том же 1731 году. Планы строительства новой и мощной крепости, выдвинутые С.Л. Владиславич-Рагузинским, остались без воплощения.
Пусть Селенгинску не суждено было превратиться в мощную военную твердыню, рос данный город завидными темпами и, по крайней мере, от остальных сибирских городов тех дней отличался выразительностью своей архитектуры. Немецкий натуралист Иоганн Георг Гмелин, сопровождавший Г.Ф. Мюллера во время его 2-й Камчатской экспедиции, посетил Селенгинск в 1735 году и описал его как крупный приграничный город. На его территории тогда насчитывалось пять зерновых складов, два пороховых склада, две церкви, несколько лавок, два трактира и винный погреб. К концу XVT11 столетия мужское население Селенгинска составляло 2597 человек, а общую численность населения тогда можно оценить как минимум, в 6 тысяч душ.
С.Л. Владиславич-Рагузинский самое пристальное внимание уделял двум приграничным торговым пунктам, которые намечалось открыть, – в Кяхте на самой границе и в Цурухайтуе, расположенном далеко к востоку на берегу реки Аргунь. Итак, два торговых города предстояло построить и заняться их делами служилым людям, назначенным Саввой Лукичом в его «Наставлениях»: капитану Федору Княгинькину из Тобольского гвардейского полка в Кяхте и капитану Михаилу Шкадеру (или Чкадеру) из того же полка приказали отправиться в Цурухайтуй. Должность их обоих именовалась остерегатель (похоже, название произошло от глагола «остерегать»). Ф. Княгинькину назначили в помощники селенгинского дворянина Алексея Третьякова (вероятно, родственника к тому времени покойного управляющего обозом), которому поручались мелкие судебные дела, и капрала, командовавшего приданным войсковым подразделением. А. Третьяков проявил себя прекрасно подготовленным для порученного ему задания человеком. Как говорили, он владел монгольским и китайским языками, так как в свое время ему пришлось сопровождать торговые обозы в Пекин. М. Шкадеру тоже пришлось делиться властью со своим дворянином и капралом. Оба этих капитана получили от С.Л. Владиславич-Рагузинского предельно подробные инструкции, в которых содержались их административные обязанности и точные планы строительства торговых пунктов притом, что точное место их расположения офицерам предстояло выбрать по своему усмотрению. Им поручалась особая юрисдикция по сбору таможенных податей и регулированию публичного оборота спиртных напитков, а также обеспечение общественного порядка в целом с помощью войск, расквартированных в их пунктах.
На летние месяцы и раннюю осень 1728 года на строительство в Кяхте назначили 350 человек личного состава Тобольского гвардейского полка, денежное содержание которому выплачивалось из государственной казны. То были те же самые подразделения, что сопровождали посольство в Пекин.
Человек 30 служилого люда – казаков из Удинска – получили распоряжение прибыть на 25 подводах с лошадьми на трехмесячные работы, но им приказали привезти с собой собственную провизию. Главную базарную площадь в Кяхте спланировали в виде квадрата со стороной около 195 метров и со сторожевыми башнями по углам. Внутри такого квадрата в 22 избах, снабженных русскими печами, должны были проживать купцы, а в центре города находился гостиный двор из 24 лавок по 12 штук с каждой из двух сторон на первом уровне и складскими помещениями (амбарами) – на втором. Такие лавчонки в старой России обычно сооружали за государственный счет, а потом сдавали купцам в аренду ради дохода в казну. С каждого купца, проезжавшего через Кяхту, к тому же причиталось за транзит по рублю и 20 копеек с подводы, предназначавшиеся на содержание пограничного пункта (из них 5 процентов возвращались капитану Княгинькину на «мелкие расходы»). Инструкции по поводу Цурухайтуя выглядели не менее подробными; только сам город и все его размеры выглядели поменьше.
Несмотря на большие старания С.Л. Владиславич-Рагузинского, путники в конце XVIII и начале XIX столетия единодушно признавали, что место для строительства Кяхты выбрано крайне неудачно. Один русский путешественник не сдержал
Общий вид Кяхты вместе с «нейтральной землей». Литография с зарисовки Г.А. Фроста. Из книги Джорджа Кеннана «Сибирь и система ссылки» (Siberia and the Exile System). NewYork: The Century Co., 1891, II, 103
Появились купеческие дома с лестницами и балконами, в некоторых случаях «покрытые краской и украшенные архитектурными декоративными элементами». Вместо деревянной церкви возвели каменный храм. И в конечном счете к концу XVIII столетия город Усть-Кяхта, раскинувшийся на реке Селенге и в 200 метрах ниже уровня моря, описывался как «милое место, обжитое купцами». Когда этому городу исполнилось всего лишь семь лет, И.Г. Гмелин описал увиденные там обычные русские бани, один подвал для пива, второй – для самогона, пивоварню и трактир. Со временем обычные купеческие дворы оказались слишком тесными, и из камня построили более просторные лабазы, «такие же, как в Санкт-Петербурге». Расходы на их возведение оплачивались из таможенных поступлений Кяхты, а купцы-единоличники должны были платить за их использование. За пределами крепостных валов Кяхты вырос настоящий жилой пригород, где обитало большинство постоянных жителей. П.С. Паллас в 1772 году сообщал о наличии в Кяхте 120 зданий. Но в более позднем донесении Л.А. Гагемейстера в 1829 году числится всего лишь 32 дома и 31 дом в 1852 году (население в 1829 году указано в количестве 326 человек, включая 119 купцов, и 594 человек в 1852 году с 214 купцами). Такие статистические данные, вероятно, применимы только к Старой Кяхте, то есть изначальной крепости, обнесенной частоколом и предназначенной для торговли, так как Джон Кокрейн сообщил в 1823 году приблизительно о 45 зданиях, зато в большой Кяхте он насчитал 450 домов с населением 4 тысячи человек.
Кяхта. Из книги Джорджа Фредерика Райта «Азиатская Россия» (Asian Russia). New York: McClure, Phillips, 1902. II. C. 474
Несколько позже в Кяхте появилась своеобразная собственная городская администрация, расположившаяся в земской избе. До 1774 года эта кяхтинская изба подчинялась селенгинской городовой ратуше, затем верхнеудинскому градоначальнику и, в конечном счете, канцелярии иркутского губернатора. В таком порядке подчинения нашло свое отражение исключительно торговое предназначение данного города: возглавлял его староста, избиравшийся из числа купцов, постоянно проживавших в Кяхте. Старосту подбирали из среды состоятельных и «первостатейных» купцов на сходах всех жителей, зарегистрированных в качестве тех же купцов. Старосте подчинялись цеховые старейшины – представители «различных ремесел», обязательно достойно владевших грамотой. Купцы и ремесленники общими усилиями выбирали нескольких грамотных мужчин, имевших хорошую репутацию, на службу в канцелярию Селенгинска оценщиками и целовальниками для работы с товарами, представляемыми для таможенного осмотра и назначения размера сбора. К тому же деловой люд Кяхты представлялся в Иркутской канцелярии двумя челобитчиками, привлекавшимися к обсуждению размеров податей, коммерческих и судебных дел, касавшихся жителей Кяхты.
С.Л. Владиславич-Рагузинский настаивал на возведении еще одной крепости – Троицкосавской (форта у деревни Троицкой или поселка Новотроицк) в 5 километрах ниже по течению реки Кяхты и севернее Селенгинска, на месте прежнего Барсуковского зимовья. Диаметр этого форта должен был составить 512 метров, при нем планировался храм Пресвятой Троицы, большое деревянное здание таможни из шести комнат, темница, конюшни, склады и все прочие атрибуты города, которому предназначалось служить центром административного, таможенного и военного управления прилегающего пограничного района. В целях перегораживания дорог и пресечения контрабанды устраивались частоколы и рогатки, простиравшиеся фактически до самой Кяхты в одну сторону и реки Чикой в противоположную. Охранявшие границу в этой зоне солдаты обычно размещались в казармах Троицкосавска. Основным торговым поселком считалась Кяхта, а Троицкосавск служил военно-административным центром. Купцам предписывалось отправляться в путь прямо туда, и там производился осмотр их товаров с последующим назначением государственных таможенных пошлин.
Вид на китайский приграничный город Маймачен с Кяхтой с западной стороны. Из труда Уильяма Кокса «Отчет о русских открытиях между Азией и Америкой» (Account of Russian Discoveries Between Asia and America). London: T. Caddel, 1780. C. 210–211. Данная гравюра «исполнена с величайшей точностью», как У. Коксу «сообщил джентльмен, побывавший на том месте». С. 221
В 80 километрах дальше на север и 8—10 километрах от Селенгинска находился еще один форт – Стрелка, или Петропавловск, тоже расположенный на единственном разрешенном для купцов пути движения. От находившегося на клочке земли, образовавшемся при слиянии рек Чикой и Селенга, форта тоже возвели простиравшиеся от реки до гор частоколы, которые предназначались для надежного перекрытия дороги. Время от времени форт Стрелка служил основным пунктом сбора таможенной пошлины. В годы после заключения соответствующего договора он использовался в качестве стоянки пекинского обоза, а также места расположения военного гарнизона. Несмотря на то что, как сообщает И.Г. Гмелин, туда назначили целый полк, его численность сократилась до 220 человек, так как остальной личный состав находился в самых разных местах.