Великий жулик Большой папа

Гусев Валерий Борисович

И я тоже. Странно. Ведь в этом таинственном вагоне - всего одно служебное купе, а все остальное - багажное отделение. А окурки - Алешка прав - изо всех окон летят. Кто же их бросает? Трапеции и батуты?

– Когда будете шляться по подъездам… - посоветовал папа.
– По вагонам то есть, скажите об этом начальнику поезда, он наведет порядок.

Ну вот, мы теперь в нашем доме - общественность, за порядком будем следить. А там, глядишь, нам и щетки выдадут. И рабочие халаты.

Но к начальнику мы зайдем обязательно.

И вовсе не из-за окурков. Мы к нему вообще чаще всего заходим.

Глава III

МОРСКОЙ ГНОМ

По пути в первый вагон мы кое к кому заглянули, с кем-то поздоровались, кое-кого на цыпочках обошли. Например, ту тетку в зеленых брюках, которую Лешка кактусом уколол.

Но она нас в этот раз подкараулила. Когда мы тихонько пробирались мимо ее «квартиры», дверь вдруг раскрылась, и тетка внимательно посмотрела нам вслед. И вдруг сказала Алешке доброжелательно, со смешком:

– Мальчик, у тебя шорты сзади лопнули.

Алешка машинально прикрыл руками попу, но не обиделся: оценил юмор.

– А из вашей квартиры, - ответил он не без намека, - все время конфетами пахнет.

Это в самом деле так. Дверь в восьмое купе всегда была чуть приоткрыта и оттуда тянуло каким-то сладковатым, приторным запахом. Какой-то косметикой.

– Это не конфеты пахнут, - вздохнула тетка с сожалением.
– Это цветы. Я везу их в Светлорецк на выставку. Но и конфеты найдутся. Заходите как-нибудь вечерком.

– Спасибо, - ответил я.
– Обязательно. Мы любим цветы.

– И конфеты, - строго добавил Алешка.

Тетка засмеялась и скрылась в своем купе.

А мы пошли дальше, по своим делам. К начальнику нашего многоквартирного поезда.

Он нам очень нравился. Начальника я имею в виду.

Когда он снимает свою форменную фуражку, то становится похожим на доброго сказочного гнома: посреди головы - розовая лысина, окруженная седыми лохмами, густая седая борода и румяные щеки, словно яблочки. И почему-то из-под кителя виднеются порой полоски тельняшки.

– Морской гном, - как-то сказал Алешка.

Что он имел в виду? Его не всегда сразу поймешь. Но чутье на хороших людей у Алешки, как у умной собаки, - никогда не ошибается.

Нравится нам начальник поезда Юрий Иванович. А его купе нравится еще больше.

Оно - особенное. Как бы из двух обычных сделанное. Просторное такое, непривычное. И чем-то неуловимым напоминает каюту капитана на большом океанском корабле. Узенькая койка, всегда аккуратно заправленная; диванчик с подушечкой; столик, на котором все время пыхтит и пускает дым в окошко забавный походный самоварчик, затейливо сделанный в виде старинного паровозика.

На перегородке висят стенные часы в виде корабельного штурвала и картинка из журнала, на которой рассекает пенистые валы стальной красавец крейсер. А рядом - смутная такая, старая фотография мальчугана в пилотке

и военной форме, с настоящим автоматом на груди. За его спиной видна какая-то стальная громада на колесах и с пушками, торчащими из нее во все стороны.

– Это ваш сын?
– вежливо спросил Алешка про фотографию.

Начальник поезда, морской гном, весело рассмеялся: побежали от глаз к щечкам-яблочкам хитрые морщинки, замелькали в седой бороде несколько зубов.

– Это я сам, Леша! В боевой молодости! Когда служил в железнодорожном флоте. Бравый боец сухопутного крейсера - бронепоезда «Беспощадный».

Сухопутный крейсер, морской гном… Что ж, в дальней дороге всякое бывает.

– Вы, значит, - восхитился Алешка, - в детстве с немцами воевали?

– Еще как!
– похвалился боевой гном, наливая нам красивый чай в стаканы в красивых подстаканниках.
– Во! Гляди, Леха!
– Он отодвинул в сторону бороду, и на его кителе, пониже тельняшки, вспыхнули два ордена и три медали - за боевые заслуги!

– У нашего папы, - не утерпел Алешка, - тоже полна грудь орденов и значков.

– Известное дело, - уважительно вздохнул гном, - он ведь тоже все время воюет… Пейте, пейте чай, ребятишки. Такого чая больше нигде не попробуете. Особенный!…

– Ага, - вежливо похвалил Алешка чай, - особенный. Из паровоза.
– И громко хлюпает, и гремит ложечкой, пользуясь отсутствием мамы.

А наш поезд все мчится и мчится. И что-то в нем происходит. А мы об этом пока не знаем…

– Я ведь, ребятишки, с детства и всю жизнь мечтал моряком стать. Плавать на стальном броненосце, охранять морские рубежи Родины. А стал машинистом…

– А я всю жизнь мечтал стать машинистом, - сказал Алешка.

– Не получилось еще?
– с сочувствием покачал головой Юрий Иванович.

– Получилось. Один раз, - признался Алешка.

Я тогда на эти его слова не обратил внимания. Так они, как-то промелькнули мимо. Как столбы за окошком вагона. Я, наверное, подумал, что он сказал о нашей «домашней» железной дороге - модели. Или о детской железной дороге в Кратове. А ведь Алешка имел в виду кое-что посерьезнее. В общем - проговорился. А я и не заметил…

– Был я тогда постарше Лехи, помладше Димки, - ударился в воспоминания Юрий Иванович.
– Жили мы возле паровозного депо, батя мой там работал мастером. И мечтал он, чтобы я тоже пристал к паровозному делу. А тут война; батя - на фронт, я - на его место, в депо. Ладили мы там, знаете, что? Бронепоезд. Для фронта. Одевали его в броню, ставили на него орудия и пулеметы. Ну и, конечно, как сдали бронепоезд командованию, как развел он пары, загрузился продуктами и боеприпасами и двинул на фронт, я затаился в тендере, где уголь, и объявился, когда наш «Беспощадный» вовсю стучал колесами на запад. Хотели меня на первой же остановке ссадить да домой отправить - не вышло…