Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и Альмы, которая была собакой
Шрифт:
Годар настлал в клетке Альмы металлический пол, соединенный с индукционной катушкой, дававшей резкий и неприятный ток, как только в комнате раздавался звук.определенной частоты. Альма вначале вела себя очень спокойно. Динамик, укрепленный у нее на груди, гудел и свистел, как вдруг среди беспорядочных звуков появился тон, на который включалась индукционная катушка. Альма вздрогнула и заметалась по клетке. Мне стало жаль Альму. И я, попросив Годара, по возможности, уменьшить раздражающее напряжение на катушке, покинул лабораторию.
Через двадцать часов Альма совершенно
Следующим этапом была выработка рефлекса на пищу. Альма стала получать пищу только после того, как Фрезер или Годар включали автомобильный гудок, укрепленный на лабораторном столе. Альма очень быстро поняла, что этот протяжный звук гудка предшествует появлению пищи. Но гудок с каждым днем раздавался все реже и реже; все реже появлялась и пища. Какова же была наша радость, когда Альма, после двадцати восьми часов голодания, вдруг «нащупала» в своем искусственном «голосе» звук, близкий к тону гудка, за которым следовала еда… Специальное устройство, соединенное с кормушкой, тотчас же выбросило перед самым носом Альмы маленький кусочек мяса. Альма много раз издавала этот чудодейственный звук, и каждый раз после него перед нею появлялся очередной кусочек мяса.
— Она объестся! — сказал Фрезер.
— Пусть, — возразил Годар. — Но мы не можем, не должны «разубеждать» ее сейчас, иначе собьем ее, она перестанет понимать нас.
Альма действительно объелась, так как мы вынуждены были подкармливать ее после каждого сигнала. Фрезер вскрывал консервы, Годар устроил обыск в буфете. Сахар, ломтики колбасы и сыра, печенье, сосиски — все это засыпалось в бункер кормушки. И Альма, помахивая хвостом, уплетала и уплетала…
Наконец она насытилась и уснула. Затаив дыхание мы стояли перед ее клеткой.
Даже во сне Альма повизгивала.
Вскоре удалось составить целый код условных звуковых сигналов на десятки вещей. Альма научилась раздельно требовать воду, еду, вывода на прогулку.
Иногда мы отключали от ее ошейника устройство Фрезера. И Альма очень скоро поняла свою зависимость от этого серого ящичка с ременными застежками — ящичка, открывавшего для нее волшебный мир удовлетворенных желаний.
— Фрезер разрабатывает более совершенный преобразователь биотоков, — пояснил Годар. — Он хочет, чтобы она говорила. И я думаю, что нам удастся это сделать.
— Разговаривать человечьими словами? А как же с господом богом? — спросил я Годара.
Годар не ответил и смущенно махнул рукой.
— Нет бога, кроме; физиологии, — ответил он, понизив голос, — а Чарлз Шерриигтон и Иван Павлов — его апостолы!
— Но религия, господин Годар! «Божественное
— Ах, Карл, я впал в неверие, это правда! Но, поверь, мои страсти от этого не.распоясались. Я не испытываю никакого желания красть, убивать или заниматься нарушениями прочих заповедей. Правда, немного на душе стало пусто, непривычно… Такое ощущение, что жил все время в тесной комнате.
Вокруг была пропыленная, но привычная рухлядь, ветхая мебель. В комнате толпились безобидные, совсем высохшие старцы, — иногда мудрые старцы, нужно сказать. Я советовался с ними: А сейчас я будто в еще пустой комнате, но в комнате современного дома, свободной и светлой. Все необходимое, вся мебель — удобная и разумная — упрятана в стенных нишах. Пусто, но свежо! И двери в мир познаний, в даль будущего широко раскрыты. И дышится легко. И мысли и чувства омолодились, будто свежевымытые… — Годар оглянулся и шепотом сказал: — Я перестал молиться, Карл!
IV
Не стану описывать всех последующих работ. Среди них были очень сложные, в которые Годар вложил всю свою мятущуюся душу «беглого попа, сбросившего сутану», как называл его Жак, все свои познания в области физиологии, а Фрезер — свою энергию, изобретательность, знание радиотехники и акустики.
Альма стояла в специальном станке. Чувствительные приборы чертили электрограмму ее мозговых импульсов, регистрировали малейшие подъемы н спады.
Часами перед ней на специальном конвейере, а затем и на экране появлялись и исчезали предметы и вещи, люди и животные, комната оглашалась громкими и сложными звуками. Альма обучалась копированию звуков человеческой речи…
«Слова» Альмы, малоразборчивые, но очень точные по высоте, постепенно становились все более и более членораздельными. Может быть, и мы так же обучались ее «речи», как она обучалась нашей.
Называть предметы она еще не могла. Не могла, как мы ни бились… И вот однажды я положил в карман «Альмин голос», как мы в шутку называли аппарат Фрезера, и отправился с нею гулять. Альма вела себя очень спокойно, совершенно не обращая внимания на встречных собак, которые везли на рынок тележки с молоком и овощами. В Альме появилось что-то, что резко отделяло ее от сородичей. Мне казалось, что даже походка Альмы изменилась. Она даже немного копировала прихрамывающего Годара и припадала на заднюю лапу, хотя Реке ручался, что Альма совершенно здорова.
Мы зашли довольно далеко от дома и очутились на берегу старого, заброшенного канала. Я прикрепил к ошейнику Альмы аппарат Фрезера. В динамике раздавался спокойный шум. Подошли к старинному каменному спуску с чугунными затейливыми перилами. Туман закрывал палубу большой баржи и медленно плыл над зеркальной поверхностью неподвижной воды. Альма уселась на площадке, а в это время на нижней ступеньке лестницы, у самой воды, показалась большая желтая кошка.
Альма вскочила, натянула поводок и, не сводя с нее глаз, громко сказала: