Великое Нечто
Шрифт:
«Надеюсь, у меня к нему не запретное чувство?» — подумала Лирда с некоторой тревогой.
Пес нетерпеливо толкнул ее в бок носом.
— Эй, ты заснула? Бежим, сейчас начнется!
Лирда вздрогнула, выгнула спину и прыгнула под ветви ельника. Пес, не отставая, помчался за ней, а орлан, разбегаясь, чтобы взлететь, запрыгал за ними, боком, как перекормленный гусь.
И тут, давно ожидаемый, хлынул проливной дождь. Струи были такими сплошными и тяжелыми, что пробивали насквозь даже
Через поле Лирда бежала уже в пелене ливня. Всем своим телом, каждой шерстинкой она впитывала влагу, ощущая, как ее форма становится сильной и упругой.
«От дождя шерсть на морде у дворняги слиплась в сосульки. Хвост отсырел и обвис. Значит, дедушка сам этого хочет», — подумала Лирда, ведь ливень для Бнурга, как и все остальное, лишь условность.
— Ну и что? Только это может спасти от вечности! — пролаяла на бегу дворняга, угадывая ее мысли. — Придумать правила один раз, а потом не нарушать…
В то время, пока Грзенк и Лирда силились познать причудливые изломы Великого Нечто, Никита и Китти, разделив колоду, играли в пьяницу на поцелуи. Корсаков сидел во дворе под навесом и ждал Лиду. Ему давно уже надоело слушать шлепанье карт, шепот и чмоканья.
Когда Бурьин и Корсаков вернулись из леса, оказалось, что Лида и Чингиз Тамерланович куда-то исчезли, а в доме была только Китти, которая вяло переругивалась с бабой Пашей. Обе женщины сидели на веранде и готовили смородину для варенья.
— И откуда ты взялась? — ворчала баба Паша, ловко пропуская веточку между пальцев и обрывая ягоды.
— А где Лида? — спросил Корсаков, вешая на крючок брезентовую куртку.
— А мне откуда знать? Вон у нее спроси! Она с ними дружбу водит. — Баба Паша недовольно кивнула на Китти и вышла в огород.
Китти оторвалась от миски со смородиной — ладони, губы и щеки у нее были красные, как у вурдалака, — и сказала хрипло:
— В лесу где-то ходят.
Из дома выглянул Бурьин и, оглядевшись, воровато зашептал:
— Слушай, окажи мне дружескую услугу — погуляй сегодня вечером где-нибудь.
— Зачем? — спросил Алексей, делая вид, что ничего не понимает.
Не думал я, что тебе придется объяснять, как маленькому, — расстроился Никита.
— А ты объясни…
— Видишь ли, мы договорились, что если я выиграю, то… Сам, короче, понимаешь.
— Что, ты ей так все прямо в лоб и сказал? — усмехнулся Корсаков.
— Ну почему же в лоб? Совсем не в лоб. Я… э-э… все культурно, с историческими примерами.
— А она что?
— Ничего. Вроде и не услышала. Но мне почему-то сразу карта пошла…
Решив поискать Лиду, Корсаков вышел за калитку и, волочасразу налипшие на подошвы сапог грязевые колодки, направился к лесу.
— Эй! Куда вы собрались по дождю? —
На крыльце своего дома, под козырьком, в спортивных шароварах и растянутой майке стоял Андрей Сократович и сподозрением смотрел на него.
— Почему вы не в магазине? Разве вы сейчас не директорпродмага? — удивился Корсаков.
— Магазин закрыт на переучет, а почта еще не открылась, — мрачно сказал внук Еврипида и, повернувшись, исчезв доме.
Алексей вышел за деревню, перелез через ограду и по старому выгону направился к лесу. Пройдя шагов двадцать, он снял с головы капюшон и, чувствуя, как струи воды затекают ему за шиворот, огляделся.
Лида, где ты? Где?
Он готов был поклясться, что только что весь выгон до самого леса был пуст, как вдруг на нем замаячили две маленькие фигурки. Даже сквозь пелену дождя Алексей с легкостью узнал их. Это были Лида и Чингиз Тамерланович, а у их ног вертелась лохматая собака.
«Как же я их просмотрел?» — удивился Корсаков и быстро, стараясь скрыть радость и не сорваться на бег, пошел Лиде навстречу.
Он не замечал уже ни ливня, ни того, что сапоги скользят по траве, ни того даже, что Чингиз Тамерланович по рассеянности идет по воздуху в десяти сантиметрах от земли. В струях дождя тоненькая фигурка девушки терялась и казалась просто черточкой, мазком кисти по мокрой бумаге.
Когда между ними оставалось уже шагов двадцать, Алексей с Лирдой вдруг замедлили шаг, потом рванулись и… неподвижно остановились в метре друг от друга. Он просто стоял с опущенными руками и смотрел, как стекает дождь по ее лицу.
— Я беспокоился, что ты промокнешь, — сказал Корсаков сдержанно-сухо. — Хотел отнести тебе плащ.
— И где же он?
Алексей посмотрел на свои пустые ладони.
— Забыл, — сказал он.
— Неважно. Я люблю гулять под дождем. Бнург и Грзенк плелись позади.
— Как мне надоел этот абориген! И чего он крутится возле моей девочки? — проворчал Грзенк.
— Не забывай сгибать ноги в коленях и не поворачивай голову на сто восемьдесят градусов! — предупреждающе прошипел пес, торопливо задрав лапу у ограды старого выгона.
Наконец они подошли к дому бабы Паши. Несмотря на ливень, через улицу, распластав мокрый хвост, важно шествовал петух, увидев которого Грзенк вздрогнул и вцепился в ошейник псу, а пес вцепился ему в штанину, и оба, таким образом, преодолели искушение.
Скрипнула знакомая калитка. Они поднялись на крыльцо.
— Мокрые насквозь! В такую-то дождину! — запричитала баба Паша, выглядывая из сарая.
Перед тем как отправиться к себе в домушку, Корсаков на всякий случай постучал по стеклу хозяйкиной веранды.