Великое зло
Шрифт:
Ей трудно общаться с большинством людей, как и людям с ней. Но Тео – другой. Он тоже побывал в Бликсер. Часть их истории была общей, одной на двоих. Они оба страдали от тяжелой психологической травмы – и оба сумели ее пережить. Ей не нужно беспокоиться, что он не поймет, какие демоны ее грызут. У него есть свои, точно такие же. Если временами кажется, что она сошла с ума, можно не стесняясь ему признаться. Потому как он думает о себе точно так же. Они видели друг друга в моменты наибольшей слабости и уязвимости.
Жас сказала:
– Там, в клинике,
Тео кивнул.
– И подавленными. Трудное время. Знаешь, ты была первым человеком, который понял меня. Это было чудо.
– И для меня тоже.
– Ты была первым человеком, рядом с которым я чувствовал себя собой. Мы были похожи, и ты принимала меня таким, какой я есть. Это было очень серьезное открытие.
Это важно, подумала Жас. Это ключ к тому, что с ней происходило.
– В чем открытие?
– Что я могу себе нравиться. По крайней мере, мне нравился парень, которым я становился рядом с тобою.
– А что именно в себе тебе нравилось?
Жас почему-то была уверена, что это наиглавнейший вопрос: ключ к загадке, о самом существовании которой она раньше не догадывалась.
– Другие спрашивали меня, почему я себя не люблю. Их не интересовало, что в себе мне нравится. Но ты не похожа на других. И никогда не была похожа. И я страшно рад, что это в тебе осталось.
– Ты не ответил.
Она хотела понять.
– Ты была первым человеком, которому я пожелал помочь. В тебе было столько боли. Я хотел о тебе заботиться.
– Потому что если бы ты заботился обо мне и уменьшил мою боль, это уменьшило бы твою?
– Да. Как ты поняла?
Жас пожала плечами:
– Сама не знаю.
Она отвернулась. Посмотрела на камни. Подошла и коснулась одного. Он нагрелся на солнце.
– Думаю, мне снилось место, похожее на это, – тихо сказала Жас, почти желая, чтобы это было ложью. – Каменные сновидения, так я их называла.
– Может быть, ты все-таки видела в Бликсер Рат мои рисунки? Я все время рисовал это место. Я рисовал все дольмены Джерси.
Она повторила то, что столько раз говорил ей Малахай:
– Это дремлет в памяти у каждого.
Они отправились дальше, и Тео привел ее к другому сооружению: каменной арке. По стенам тянулся плющ.
– Что тебе снится на острове? – спросил он.
– Последние несколько ночей мне снятся нити. Во время последнего приступа я видела кого-то связанного. И еще сон о Мойре, богине судьбы, и о ее прекрасной шелковой пряже: золото, серебро, аквамарин, кобальт, пурпур, роза. Все нити очень тонкие – слишком тонкие, слишком непрочные. Она сидела и отрезала их. И плакала, и пела. Я даже помню слова ее песни: «Мы хранители нитей». Как ты думаешь, что это значит?
– Тетушкин ткацкий станок произвел на тебя сильное впечатление.
– Я думаю, это было спровоцировано инцидентом в пещере. Все, чего я хочу, – уметь управлять видениями. Контролировать свои галлюцинации.
Тео кивнул.
– Расскажешь, что тебе снится? – попросила Жас.
– В клинике мне часто снилось,
Он содрогнулся, его страх передался Жас.
– Затем эти сны прекратились… а потом… Когда погибла Наоми, они снова начались. Еще более яркие и пугающие, чем раньше.
Короткое молчание.
– Они по-прежнему тебе снятся?
Он кивнул.
– Так что по ночам я теперь просыпаюсь.
Она взяла его за руку. Кожа была ледяной.
– Это все оттого, что я виноват. В том, что с нею случилось.
– Виноват?
Он сделал глубокий вдох.
– Я ее убил.
Глава 36
В библиотеке «Лесных ручьев» Эш раскрыл дневник, найденный братом в пещере у моря. До сих пор не верилось, что такой хрупкий документ сохранился после всех этих лет, несмотря на сырость, – но вот он.
Каждая история начинается с холодка предвкушения. Цель так желанна, так ясна; нам сияет путеводная звезда, и мы стремимся вперед, не испытывая боязни. Не всегда понимая, что главное – путь, который нам суждено одолеть. И только одолевая его, мы обретаем себя…
Эта удивительная история началась у моря. Его звуки и запахи были знаками препинания, а колебания стихии – глаголами. Я пишу, а волны гневно бьются о скалы, и когда вода отступает, камень как будто плачет. Словно природа старается выразить то, что у меня на сердце. То, что мне не по силам высказать вслух; то, что я могу доверить лишь бумаге, только здесь, в этом сокровенном месте, только для тебя, Фантин.
Его французский хромал; несколько раз приходилось останавливаться и искать в словаре незнакомое слово, но постепенно он одолел все двадцать пять страниц: от мрачного начала до приписки о существовании еще одной тетради.
Эш обнаружил тетушек в гостиной. Минерва редактировала статью, написанную для журнала по психиатрии; Ева ткала.
– Вы это прочли?
– Пока нет, – откликнулась Минерва. – Тео обещал принести. Где ты его взял?
– В сейфе. Видно, Тео и в голову не пришло, что я туда полезу, – иначе спрятал бы получше.
Ева заметила:
– Он слишком носится с этой историей.
Тетушки слушали пересказ, затаив дыхание. Эш поморщился.
– Не знаю, что и думать. Виктор Гюго и вправду верил, что разговаривает с духами давно умерших людей и с призраками из загробного мира. Один из самых уважаемых авторов девятнадцатого века и поборник здравого смысла… Как он мог такое написать?
Минерва сказала:
– Помимо всего прочего, он был самовлюблен до предела и курил гашиш. И обладал крайне богатым воображением. Думаю, он верил в то, что написал; но само по себе это не доказательство чего бы то ни было. Мы все прекрасно знаем, как легко поверить в привидения темной ветреной ночью.