Великокняжеский вояж

Шеллина Олеся

— Куда вы их хотите изначально поставить? — деловито произнес Ушаков, которого, как только и чем только уже не обвиняли, и которому точно было начхать на то, что его опричником назовут.

— Сенат, коллегии, к губернаторам и его служащим, — я посмотрел в окно.

— Хм, я займусь разработкой соответствующих указов, но, ваше высочество, вы должны понимать, что я могу пустить их в дело только после того, как их утвердит государыня Елизавета Петровна.

— Я понимаю, — кивнув, я отошел от окна. Я все понимаю. Я также понимаю, что Елизавета может начать сомневаться, но в сложившихся обстоятельствах у меня есть немаловажный аргумент — деньги. Деньги, которые, как оказалось выделялись непонятно на что в ахулиардных размерах и даже не возвращались в казну в качестве налогов. — Я также понимаю, что нужно по прибытию как следует потрясти Казначейство. Какого хрена они мышей не ловят? Ну конечно же, проще

новых безумных налогов насочинять, чем в уже существующих выплатах разобраться. Мне же нужна реформа, прежде всего в армии, на флоте, в коллегиях и в образовании. Скоро, года через полтора, нам нужно будет новые земли осваивать, а как их осваивать, ежели на родной земле такой бедлам творится? Где на все реформы денег взять? А может быть, нужно всего лишь расходы и отчеты в единое целое свести? Да у парочки особо зарвавшихся все имущество конфисковать для возмещения ущерба казны, чтобы другим неповадно было? Андрей Иванович, сделай милость, подготовь мне расчетные сказки по налогам из питейных заведений, да и вообще по Тверской губернии. Да и сделай так, чтобы все должники присутствовали на совещании, которое я хочу через три дня провести. Справишься? Дело-то это как раз для Тайной канцелярии. Вот — настоящее предательство и хула родины и царственного дома, а не бабская болтовня в салонах.

— Я понял, что вы хотите сказать, ваше высочество, — Ушаков кивнул. — Разрешите мне привлечь Турка. Чтобы быстро все добыть иной раз нужно действовать и подло.

— Бери что хочешь и кого хочешь, — я с мрачной решимостью посмотрел на старого интригана, в глазах которого промелькнуло беспокойство. — Не бойся, я не собираюсь лезть на рожон. Полноценно возьмем всех этих му... мужчин за вымя только после того, как ты подразделение новое утвердишь и в каждой губернии такие подразделения появятся.

— Тут самое главное, чью сторону армия займет, — Ушаков потер гладко выбритый подбородок.

— О, это не проблема, — на этот раз я улыбнулся вполне искренне. — Армия ведь тоже страдает от подобных экземпляров. Сколько можно было бы сделать для армии хотя бы на те деньги, что на цифирные школы ушли, без создания и развития этих самых школ. Самое главное, правильно почву подготовить, — я задумался. — Вот что, расскажи-ка это вопиющее нарушение, подлость, обман и откровенное воровство Ивану Лопухину. И сделай это в разрезе именно недополучения армией запланированных мною гарнизонов, где все будет у полков свое и под собственной охраной. Да за одно только, что им квартиры для размещения искать каждый раз приходится, офицеры этих слишком умных господ на вилы поднимут. И я уже молчу насчет оружия и новой более удобной форме, так и о плацах и полигонах, для обучения солдат.

— А почему все-таки Ваньке? — Ушаков скупо улыбнулся.

— Потому что то, что знает Ванька, обычно знают все, кто рядом с ним в каком-нибудь борделе в этот день окажется, — я хмыкнул. Вот уж у кого теплая водичка нигде не держится. Если бы я постоянно не обращал внимание Тайной канцелярии на то, что Лопухин страдает словесным поносом, то его бы уже давно скрутили и в застенки бросили, а там дело бы и до бабьего бунта дошло бы. Но сейчас Елизавете было некогда. Она решила не только изображать из себе императрицу, но и быть ею, и у нее резко сократилось время на каждую херню внимание обращать.

— Я подумаю над этим, ваше высочество, — Ушаков степенно поклонился и ушел выполнять не самое легкое задание.

***

Молчание затягивалось. Я поднял несколько бумаг, лежащих передо мной, пробежал по ним глазами и бросил на стол.

— Вы все примерно догадываетесь, что это. Каждый из вас уже имел счастье пообщаться с Андреем Ивановичем Ушаковым, который пришел в такой ужас от сумм недимок, что едва удар не получил. А в его возрасте так волноваться нельзя, чревато, понимаете ли, тем же ударом, али грудной жабой, что также нехорошо, — я внимательно осмотрел каждого из присутствующих здесь: в основном это были купцы и владельцы многочисленных питейных заведений. А также Суворов, к которому я хоть и испытывал некую сентиментальность, связанную с Сашкой и покойным Василием Ивановичем, вот только спуску я никому не намерен был давать. Сейчас главное нужно было показать им, что все жалобы государыне, которые от купцов рассматривались как приоритетные, никакого эффекта вот в конкретно этот момент не возымеют. И самым лучшим способом это показать, было обозначение, что дело ушло в производство в Тайную канцелярию, к которой большинство подданных Российской империи испытывали особое уважение.

Непонятно каким ветром занесенный в Тверь Ефим Болотин переглянулся с Алексеем Арефьевым, открыл рот, видимо, что-то хотел сказать, но промолчал, только заерзал на лавке. Для того, чтобы вместить всех, кого удалось выловить Ушакову за столь

короткое время, пришлось в кабинет натащить лавок, потому что стульев явно было недостаточно. Я только крякнул, когда увидел, сколько мне притащил Андрей Иванович бумаг, каждая из которых посвящалась одному человеку. И это нисколько меня не успокаивало, потому что происходило практически под носом у властей — не так уж далеко располагалась Тверь от Москвы и от Петербурга. Мне стало страшно на мгновение от того, что я могу увидеть в более отдаленных от столицы районах.

— И что же увидел в этих записках уважаемый Андрей Иванович? — Болотин, как представитель Московского купечества справедливо рассуждал о том, что не имеет к Тверским никакого отношения, поэтому может себе позволить некоторые вольности.

— Он увидел там чудовищные долги. Настолько чудовищные, что сравнивал их с Библейским Левиафаном, крестясь при этом, и утверждая, что не могли России верные сыны так поступить со своей матерью. Что это точно бес попутал, и что без попов здесь не обойтись. Стоявший за моей спиной Румянцев внезапно раскашлялся. Петька присутствовал при передаче мне Ушаковым документов, и прекрасно слышал, что эпитеты Андрей Иванович использовал совершенно другие, более красочные, я бы сказал. Я повернулся к Петьке и ласково произнес. — С тобой все в порядке? Ты не заболел?

— Нет-нет, ваше высочество, — Румянцев уже взял себя в руки и сумел ответить. — Я в полном порядке.

— Хорошо, потому что, если ты не побережешься, и мы вынуждены будем из-за тебя задержаться... — я не договорил, чего Петьке в этом случае придется ожидать, оставляя это на его фантазию. Повернувшись к сидящим напротив меня людям, которые, может быть, и хотели бы начать права качать, вот только стоящие вдоль стены гвардейцы, да шныряющие по комнате агенты Тайной канцелярии, мигом гасили столь глупые мысли в их бестолковых головах. — Я же сначала решил отписать все как есть государыне, но потом вспомнил, что о здоровье ее величества необходимо заботиться более, чем о своем собственном, потому решил, что сам способен провести экзорцизм, избавив вас частично от диавольских силков, хотя бы частично. В общем так, господа мои хорошие. Судиться да рядиться я не собираюсь, это пускай Сенат заседания проводит раз за разом, а мне некогда ваши жалобы на несчастную судьбину выслушивать. Раз все еще остаетесь при делах, значит, далеко не в убыток себе работаете. Поэтому вы вернете казне то, что задолжали. Но вернете не деньгами, которые еще попробуй с вас получи. Вернете вы все это приведя в порядок ваш город, с древней и прекрасной историей, который выглядит сейчас... У свиней в хлеву при рачительном хозяине лучше и чище. У вас здесь прекрасный известняк, отличный песок, глина, камни такие, что хоть камнетесный завод устанавливай. Я только одного не пойму, почему вы всем этим даже не пытаетесь пользоваться? — я покачал головой. — Город сделать каменным. Построить ливневки и сделать хорошие дороги. Восстановить цифирную школу. К ученикам других сословий присовокупить крепостных ребятишек. И все это сделать за свой счет, естественно.

— Вы не понимаете... — попытался мяукнуть кто-то из сидящих ближе ко мне купцов.

— Да, нет, я все прекрасно понимаю, — я пригвоздил его к месту взглядом. — Я также прекрасно понимаю, что даже все то, что я перечислил, не покроет совокупных недоимок, которые вы годами скрывали. Так что, все это касается все губернии.

— Мы поняли, — снова открыл рот тот купец, которого я перебил. — Вина наша в какой-то мере есть, но, черт попутал, Андрей Иванович прав был. Я пытаюсь про школы рассказать, ваше высочество.

— И что не так со школами? — я наклонил голову на бок, сцепив пальцы рук, что не начать стучать ими по столу, показывая, как сильно я нервничаю.

— Отроки не желают посещать сие школы. Разбегаются кто куда, окаянные, — всплеснул руками купец. — Как можно заставить их науку постигать? Да и родители в большинстве своем против. А уж крепостные... Тут даже мечтать нельзя, что их отпустят и родители, и баре.

— Адам Григорьевич, напомните, пожалуйста, господину Суворову про указ деда моего Петра Алексеевича, что тому, кто препятствие будет чинить отрокам, посещающим цифирную школу, штраф платить до десяти рублей и быть битым плетьми до двенадцати ударов. Этот указ никто не отменял, он все еще действует. Единственное, я его немного расширил, велев включить в число обучающихся крепостных, — я насмешливо осмотрел вытянувшиеся морды собравшихся. Что, думали наследничек приехал и решил посвоевольничать? Хрен вам, господа хорошие, я в таких делах предпочитаю подстраховываться. Даже заставив вас мошну распахнуть на благо родного города, я всего лишь предоставил вам выбор: вы или все делаете в лучшем виде, или очень близко знакомитесь с Елизаветинским палачом. Да у меня почти демократия получается, цените, пока это еще возможно.