Великолепный самозванец
Шрифт:
– Отлично сказано, сын мой, – сердечно признал мой отец. – Будьте уверены, что Провидение в самом деле избрало инструмент, с помощью которого это великое дело будет доведено до конца. Кто, как не сам Господь вырвал это дитя из когтей убийц, направил его в безопасное место, вскармливал и лелеял его долгие годы на чужбине? Для какой цели, как не для этой он возвратится однажды к своему народу, отклонившемуся от учения единственной истинной церкви или не познавшему доселе спасительное знание, которое приведет его, в конце концов, в лоно Христово?
– Это великая цель, ради которой
ГЛАВА IV
Покинув Краков, я, разумеется, первым делом отправился к моему другу Мнишеку, и на то у меня было более двух причин. Во-первых, моему дражайшему другу надлежало узнать о великом деле, полностью занимавшем мои мысли. Почти не вызывало сомнений то, что он всеми силами будет нам помогать во всем, что касается славы и выгоды церкви. Во-вторых, я оставил в его доме Отрепьева, русского монаха-расстригу, нужно было найти этого парня и отправить его на новое задание как можно скорее. Наконец, там была Марина, которую я мечтал поскорее снова увидеть.
– Я думала, вы никогда не приедете, – сказала она мне. – Быть может, если бы вы знали, какой пылкий влюбленный этот Отрепьев, вы бы приехали раньше.
– Неужто он многое себе позволял? – спросил я, густо краснея; увидев это, Марина рассмеялась, и я тоже.
– Он не тот соперник, которого мужчине стоит всерьез опасаться, – сказала она. – Вы ревнуете меня к русскому, Казимир? К приверженцу ложной веры Восточной церкви? К священнослужителю, лишенному священных привилегий? Фи!
– Ни к кому я не ревную, – ответил я, обнимая ее, – до тех пор, пока я могу держать вас в своих объятиях, и знать, что вы моя. Ведь не настанет же вовеки день, когда я не смогу так назвать вас?
– Ах, какие же были сладкие моменты – дни в начале лета, когда солнце светило вовсю, когда вся природа улыбалась нам и птички распевали свои самые веселые песни, пока первая гроза не освежила их горлышки, не заглушила их нежное пение, не набросила пелену на драгоценные часы солнечного сияния. Как прекрасно, что мы увидели, узнали это, даже если мы будем лишены этого на время или даже навсегда.
Марина была самой первой, кому я доверил секрет Дмитрия Владецкого и великой миссии, которую мне предстояло выполнить от имени царевича. Марина надолго задумалась, не отвечая, затем она сказала:
– Казимир, это правда? Неужели это возможно? Это в самом деле московский царевич? Или же этот человек выбран церковью для ее целей?
– Даже если так, если дело одобрено теми, кто блюдет ее священные интересы, мой долг был бы поддерживать его и повиноваться, – ответил я. – Но увидев этого великолепного царевича и услышав его вдохновляющие слова, Марина, я не сомневаюсь, что он действительно тот самый Дмитрий, о котором говорили, что он пал от рук нынешнего государя Московии. Ныне он воскрешен высшими силами и ради высших целей, чтобы жить и действовать. Кто мы такие, чтобы критиковать неисповедимые пути Господни? Вот человек, вот его высочайшая миссия – неужели этого нам недостаточно?
– Это несомненно, как вы говорите и как нунций хочет заставить нас верить;
– У еще одного Фомы Неверующего, вроде Марины? – рассмеялся я. – Любовь моя, как только вы увидите этого царевича, вы перестанете сомневаться и поверите. Сам он уверен в своей личности и осознает величие своей миссии на земле: поймать целый народ одним лишь броском сети. Матерь Божья! Это поистине высочайшая миссия – и этот человек ее достоин!
– Он и впрямь так великолепен? – спросила она. – Так красив, так предан, так воодушевлен?
– Да и даже больше того. Он достоин высокого призвания; большей похвалы я не смог бы придумать.
Марина весело засмеялась и поцеловала меня.
– Как бы то ни было, он уже заполучил одного новообращенного, – сказала она, – и после весьма краткого знакомства. Скажите, Казимир, вы не боитесь, что я отдам свое сердце этому образцу совершенства, такому прекрасному и добродетельному?
– О, – ответил я удивленно, обнимая ее в ответ, – я уверен, вы не сможете отдать свое сердце, поскольку оно надежно заперто в моем собственном сердце, даже царевич не сможет лишить меня самого дорогого, что у меня есть! Он может забрать все на свете, но только не это.
Возможно, я казался очень серьезным, когда произносил эти слова, поскольку лицо Марины также сделалось серьезным: «Я пошутила», – сказала она.
Князь Мнишек воспринял мои новости с энтузиазмом.
– Земский, – воскликнул он, – история в самом деле превосходная! Поймать весь народ Московии одним броском сети – это в высшей степени вдохновляющий план. Что до этого юноши, он избран в качестве орудия нашей священной матерью церковью для ее планов, и неважно, является ли он действительно сыном Ивана, если громадный косяк московской рыбы поплывет за ним в сеть.
– Он точно сын Ивана, тут нет или почти нет сомнений, – начал я.
– Ну, как вам будет угодно, вернее, как будет угодно кардиналам, нашим хозяевам. Несомненно, решать не вам, мой друг, и не мне. Если наши хозяева тронут струны, нам придется плясать, не так ли?
– Мы должны повиноваться, я не сомневаюсь, – согласился я. – Церковь вольна выбирать себе орудие по своему усмотрению – из трущоб или из дворцов. Однако же, я предпочел бы служить тому, в чьих политических правах я уверен, а в Дмитрии я уверен, и не сомневаюсь, вы также вскоре убедитесь.
– Я не намерен докапываться до истины, – отозвался Мнишек, – это не мое дело. Не станем же мы всякий раз, когда призывает святая церковь, вопрошать: «А это обоснованно?» Для вас и для меня, Земский, цель оправдывает средства.
Отрепьев воспринял мой рассказ с явным недоверием.
– Ого, – смеясь, воскликнул он, – славная сказка, в которую, несомненно, полностью поверят глупые русские! И кто же этот молодой человек?
– Кто же еще, как не Дмитрий Иванович, законный наследник своего отца, царя Ивана, и своего брата, царя Федора? Кем еще он может быть?