Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса
Шрифт:
Вотчинники в XVIII столетии, а может и ранее, прекрасно понимали неустойчивость и слабость «одинаких» хозяйств и всячески препятствовали делению сложных семей. «Крестьяном на особые дворы делиться не токмо не позволять, но и смотреть накрепко, чтоб того не чинили, понеже от того приходят в убожество», — так гласит наказ кн. А.М. Черкасского26. Управителям дворцовых волостей (1731 г.) в типовой инструкции строго наказывалось: «…смотреть, чтоб крестьяне из двора во двор от семей на одной тяглой земли разделов не чинили, дабы от того в зборах изронения и настоящим крестьяном обиды и разорения не было… И за такими напрасными разделами не токмо в платежах [не] имеют исправность, но приходят во Бесконечное разорение»27. В инструкции приказчику пошехонской вотчины П.М. Бестужева-Рюмина (1733 г.) запрет разделов сформулирован весьма лаконично: «Крестьянам сыну от отца и брату родному от брата делиться на велеть»28. В инструкции Андрею Шестакову от имени Екатерины II, как владелицы с. Бобрики, точно также приказано: «Всем крестьянам запретить, чтоб без позволения моего никто семьями своими не
Еще одним аспектом профилактических мер против обеднения был запрет выдачи молодых девушек в чужие владения. Наиболее развернутую аргументацию этих действий помещика и его управителей находим у В.Н. Татищева:
«Вдов и девок на вывод не давать под жестоким наказанием, понеже от того крестьяне в нищету приходят, все свои пожитки выдают в приданое и тем богатятся чужие деревни». В.Н. Татищев предлагает даже запретить кумовство в своих деревнях, чтобы не было лишних препятствий для женитьбы между односельчанами33. В «Учреждении» П.А. Румянцева запрет этот категоричен: «девок своих на сторону отпущать в вотчинах не дозволять»34. В наказе Д.А. Шепелева в с. Глинки Михайловского у. приказано: «дворовых и крестьянских девок на сторону в чужие волости замуж не отдавать»35.
Постоянный дефицит рабочих рук на селе заставлял и общину и помещика «благосклонно» относиться к возврату крестьян из бегов. Так, в инструкции 1719 г. кн. А.М. Черкасского предусматривается: «После беглецов… дворовые и хоромные строения… отдать в той деревне вытчикам и десяцким и лутчим крестьянам за хранение с росписью». Через два года это имущество переходит к миру, но в случае же водворения беглецов на прежнем месте «пожитки возвратить им все в целости без утраты»36. Чуть позже Артемий Волынский в инструкции 1724 г. предписывает (имея в виду беглых): «отводить им распашные земли из моих земель или вновь распахать всеми крестьянами и посеять аржаным и яровым хлебом моим первой (беглого, — Л. М.) хлеб; ему ж всеми крестьянами построить двор, во всем как надлежит, и дать ему двух овец, свинью и пять кур». Если же вернувшийся готов взять на себя тягло, то ему «дать две лошади, а будет на полтягла — такому — одну лошадь из пахатных, и не взыскивать на нем… год»37. Режим выживания, так или иначе бытовавший прежде всего в крепостной барщинной деревне, подчас вызывал к жизни буквально драконовские меры по отношению к крестьянам. Так, гр. П.А. Румянцев запрещал принимать чужих крестьян: «пришлых без печатных пашпортов крестьян [пришедших] далее 30 верст, а [из] другого уезду, хотя б и ближе ни на одну ночь не впущать»38. В инструкции Т. Текучева 1755–1757 гг. тот же жесткий режим: «Кто из людей и крестьян в посторонние деревни или куда в другое место иметь будет нужду отлучитца — тому сказав нужду свою, куда идет или едет и к кому, прикащику и старосте… А кто посвоеволничает долее того времени, на какое отпущен продлитца ил в другое место, а не туда, куда отпущен был, зайдет, того за обман и непослушание высечь»39. Контроль помещика доставал и крестьянские семьи: «Всем людям и крестьяном друк за другом прилежно смотреть, ежели кто не радея о себе станет в домашнем деле, в работе, в смотрении дому и скота своего ленитца, долго спать, лакомить, мотать, пьянствовать, отлучатца без ведома, с недобрыми людьми знатца, воровать, грабить и не проча себе хлеб, скот, одежу и протчее свое, в чем ему самому нужда, тайно продавать… тот час ему самому говорить и унимать и прикащику с старостою сказать…», «а им тово плута жестоко высечь»40. В.Н. Татищев в целях экономии крестьянского времени и сбережения продуктов труда крестьян как достояния общины в целом полагал, что «крестьянин не должен продавать хлеб, скот и птиц лишних кроме своей деревни. А когда купца нет, то должен купить помещик повольною ценою. А когда помещик купить не захочет, тогда вольно продать постороннему. А кто без ведома продает… тех сажать в тюрьму и не давать хлеба двои и трои сутки»41. Граф П.А. Румянцев в «Учреждении» (1751 г.) вообще, «экономя» время крестьян, предписывает «для покупки хлеба всяких и припасов собою (то есть самостоятельно, — Л. М.) никого не посылать, но велеть на то миром выбрать [купца] и дать руки (взять поруку, — Л. М.), дабы, ежели сыщется, то он дороже настоящих цен ту покупку чинил, потерянное можно б было возвратить»42. Больше того, иногда помещик следил и ограждал от излишнего «шикования» крестьянских женок по части питания крестьянской семьи. Таков один из наказов Т. Текучева своему приказчику: «И смотреть накрепко, чтоб все в земле,
Всем крестьянам приказать, чтоб они старались всегда свой готовой семенной хлеб иметь и отсыпать так, чтоб он ево в росходе не держал. А з другими ленивцами, лакомцами, мотами и плутами, кои не распологают на годовое житье свое, сколько ему надобно: дают волю бабам брать и стряпать без разбору, не ровнялись и не обманывали, и тем на свои душе греха, а нам убытку и разорения не доводили и за таковыми нерассудными смотрели их житья и о беспутствах их сказывали…
Никому из наших крепостных мужеску и женску полу без крайней нужды в посторонние деревни в празднишные и гулящие дни, где пиво варено, без зову самим собою не ходить и незваных к себе не пускать. Званых принимают, почитают, потчивают и провожают честно и порядошно. А незваных бранят, ругают, бьют и прогоняют и сверх того много клеплют, лгут, а оправдатца, что приходил не зван, не можно»43.
Все это нельзя упрощенно воспринимать как произвол помещиков, так как эти явления были вызваны безысходностью жизни крестьян.
Приведем еще один пример действий помещика и управителей в чрезвычайных обстоятельствах. «Есть ли ж паче чаяния, в случае недорода хлеба или в дороговизне, должен всякий прикащик у крестьян весь хлеб собственный их заарестовать и продавать запретить, дабы они в самую крайнюю нужду могли тем себя пропитать. Чрез то можно их удержать… от разброду»44.
Разумеется, в случае недорода или сильного неурожая крестьяне, не имевшие хлеба, разбредались по миру («сколько таких, — которые не имеют хлеба и от того ходят по миру… что с такими оскудалыми делать и какое учинить вспоможение»)45.
В великорусской деревне всегда были нищие в силу самых разных превратностей судьбы. Они также были в сфере внимания помещичьих инструкций. В частности, Артемий Волынский предписывал: «Одиноких и бестяглых холостых робят… которые от младенчества и до возраста скитаютца по миру, таких брать на мой двор (ежели крестьяне сами не возмут) в работу и велите работать им…»46 А. Волынский намеревался содержать и престарелых и сирот: «и… велеть [выявить] таких нищих престарелых и сирот, также и убогих вдов во всех деревнях… и которые явяться, что они могут работать — тех отдавать в работу своим крестьянам, которые заживные. И велеть их кормить и одевать, понеже они чужих наймуют же себе в работу. Буде же те нищие бродят для того только по миру, чтоб в туне есть хлеб, а не работать, таких насильно к работе принуждать и наказывать», «и брать на мой двор и кормить и одевать… чтоб туне никто не ел хлеба»47.
Разумеется, не следует ни преувеличивать, ни преуменьшать роль крепостного хозяйства и помещиков в создании и регулировании механизма выживания. Существеннейшую часть таких функций несли сами крестьяне-общинники. Община регулярно помогала своим членам, попавшим в прорыв в силу различных обстоятельств. Древнейшую традицию имел в России обычай помочей с его принципом «все у всех», с поочередной отработкой на других помочах. Единственная награда за труд на помочах — завершающее угощение. Коллективная помощь в этой традиционной форме распространялась на все виды сельскохозяйственных работ (пахота, возка навоза, жатва, уборка льна, молотьба, сенокос, возка леса, дров, сборка и перевозка изб, постройка дома и т. п.)48.
Больше того, в XVIII в. еще сохранились прочные традиции совместной работы, не вызванной нуждою в какой-то экстренной помощи тому или иному дворохозяину. В топографическом описании по Зубцовскому уезду Тверской губ. подмечено, что «в некоторых местах в обыкновении обрабатывать господскую пашню всем миром, а потом ходят и на свою поголовно», т. е. тоже всем миром49. В Вышневолоцком у. «в марте возят из лесу бревна, поправляют свое строение или другим помогают»50. В инструкции П.М. Бестужева-Рюмина по новгородскому поместью говориться об обычае коллективной работы: «так же и в подсеках работали и чистили по вся годы, розделя по тяглам в пристойных местах»51. В другой инструкции предписано: «В стоги сено метать окало 20 июля, выслав всех по тяглам… А между тем и свое сено, помогая друг другу, сметать могут и для того уволить всех на один день» (от барской работы, — Л.М.)52.
Вместе с тем крепостное право играло важную роль в своего рода коррекции ментальных последствий влияния природно-климатического фактора на земледелие исторического ядра территории Российского государства.
Весьма сложные природно-климатические условия территории исторического ядра России, диктовавшие необходимость громадных трудовых затрат на сельскохозяйственные работы, связанных с высоким нервно-психологическим напряжением, имели своим следствием не только необычайное трудолюбие, поворотливость и проворность как важнейшие черты русского характера и психологии, но и особенности, противоположные этим качествам.
Отсутствие четкой взаимозависимости между мерой трудовых затрат и мерой получаемого урожая на протяжении столетий не могло не вызвать определенное чувство скепсиса и обреченности у части крестьян («на авось мужик и пашню пашет», «уродится не уродится, а паши» и т. д.), которые становились от этого отнюдь не проворными и трудолюбивыми.
В литературе XIX века не принято было активно обсуждать такие поведенческие особенности великорусского крестьянина, как небрежность в работе, отсутствие тщательности в ней и т. п. Между тем эта ментальность были заметным явлением, и прежде всего в среде барщинного крестьянства, то есть той категории населения страны, которая в условиях жесточайшей нехватки рабочего времени вынуждена была в первую очередь и в лучшие сроки работать на поле барина и в его усадьбе.