Великосветский свидетель

Ракитин Алексей Иванович

Шумилов направился к Петру Спешневу, еще одному приятелю Николая Прознанского. Тот, как и Николай, был студентом юридического факультета университета. Решив, что Спешнев на занятиях, Алексей Иванович направился на другую сторону Невы, к нарядным университетским корпусам.

Город жил обычной трудовой жизнью: толпы на тротуарах пестрели озабоченными клерками, студентами, офицерами всех родов войск, возрастов и званий; по улицам и проспектам спешили извозчики, экипажи и открытые коляски разнообразных фасонов и размеров. В Александровском саду, несмотря на скверную погоду, бонна прогуливалась с двумя маленькими девочками. Их ручки были укутаны в атласные

голубые муфточки, а щеки розовели на ветру. «Как разумно устроена жизнь на этих скудных на тепло землях! — отстраненно размышлял Шумилов. — Каждому есть место, каждый может найти себе занятие и пропитание. Многие поколения трудились, чтобы создать здесь жизнь и порядок, возвести на болотах один из прекраснейших городов Европы. Зачем же разрушать общество, на протяжении столетий доказавшее свою способность к самоорганизации? Все эти радикалы твердят, что власть — это зло, они призывают уничтожить власть для достижения всеобщего счастья. Что могут знать о всеобщем счастье полуграмотные молодые люди, всерьез считающие, что духовная близость к русскому народу выражается в умении пить водку, закусывая ее щепотью соли. Это зараза пострашнее холеры!»

Когда Шумилов подошел к университетскому зданию, раздался выстрел крепостной пушки, хорошо слышимый в восточной части Васильевского острова. «Ровно полдень, — подумал Шумилов. — Вероятно, скоро студентов отпустят обедать». В училище правоведения, которое заканчивал Шумилов, на обед отпускали в четверть первого.

Он не ошибся. К тому времени, когда Шумилов отыскал аудиторию, в которой первый курс должен был слушать лекцию по римскому праву, протяжный звон рынды возвестил об окончании очередного учебного часа. Из аудиторий стали шумно вываливать студенты в форменных кителях. Они были оживлены и быстры в движениях. Пустынный до сего времени коридор сразу наполнился говором, смехом, скорыми шагами молодых ног. Иногда, продолжая начатый еще в аудитории диалог, в коридор выходила целая группа студентов, в центре которой важно шествовал профессор с папкой под мышкой.

Алексей Иванович не так давно сам, подобно этим молодым людям, слушал лекции, составлял рефераты, доклады и достойное публикации в «Юридическом вестнике» кандидатское рассуждение; вот так же, продолжая полемику, провожал профессоров до их кабинетов. Золотое было время!

Алексей Иванович, всегда любивший учебу и хорошую книгу, поймал себя на мысли, что с удовольствием вернулся бы к изучению римского права, праматери юридической науки. «Основа аргумента», понятие «презумпции»; «презумпция естественная», или человеческая; «презумпция юридическая», или опровержимая; присяга на решение и присяга на верность; исключение из правила есть само правило — эти категории римского права звучали, как музыка. Постулированные более двух тысяч лет назад, эти достижения лучших умов человечества и поныне сохраняли свою интеллектуальную глубину и совершенство формы.

Шумилов спросил у первого попавшегося студента, где можно найти Петра Спешнева, на что получил незамедлительный ответ: «Да вот же он стоит!». В голосе говорившего было столько неподдельного удивления, что Шумилову впору было самому поразиться — как же это можно не знать Петра Спешнева! Посмотрев туда, куда кивком указал говоривший, Шумилов понял причину столь выразительной реакции. Спешнев являл собой колоритную персону, одну из тех, которые невозможно было забыть, увидев хоть раз. Это был статный красавец, в каждой черточке которого чувствовалась порода, как у чистокровного жеребца. Он выгодно выделялся на фоне товарищей и высоким ростом, и статью, и тем особенным шиком, которым может одарить своих наследников лишь потомственная аристократия.

Спешнев разговаривал с малорослым прыщавым

студентом, но, почувствовав на себе взгляд Шумилова, замолк и дождался, пока Алексей Иванович приблизился. Спешнев выглядел одновременно и равнодушным, и высокомерным — тоже, своего рода, наследственная манера держаться, присущая большим барчукам. Даже если бы он сел в лужу, в прямом значении этого выражения, его лицо навряд ли потеряло специфическое барственное выражение.

Подойдя к Спешневу вплотную, Шумилов представился и попросил уделить время для разговора.

— Извольте, я готов, — обернувшись к товарищу, Спешнев завершил прерванный разговор. — Я буду ждать, не забудь заехать за Александровыми. В половине восьмого!.. Я к вашим услугам, — он внимательно посмотрел на Алексея Ивановича.

— Скажите, Петр… — Шумилов вопросительно взглянул на Спешнева.

— Просто Петр, можно без церемоний.

— Скажите, вы хорошо знали Николая?

— Ну, формально были знакомы давно, но тесно общаться стали только в университете. Давайте пройдемся, — предложил Спешнев.

Они медленно двинулись по просторному коридору, а затем свернули в другой, более короткий, но с такими же высокими сводчатыми белеными потолками. Здесь было почти пусто и значительно тише. Собеседники уселись на длинную скамейку перед окном.

— Как вы считаете, у Николая Прознанского был широкий круг общения?

— Пожалуй, нет. Знакомых, конечно, было много, но тесно общался он лишь с несколькими людьми. Таковых было человек пять-шесть. Приятели по гимназии, но в основном по университету. Он был достаточно замкнут.

— Вы их знали?

— Да, практически всех.

— Можете составить список? — Алексей Иванович вынул из портфеля и протянул Спешневу лист бумаги. Тот, задумавшись на секунду, подложил под листок объемистый том учебника, извлек из своего портфеля чернильницу-непроливайку и начал быстро писать. Получился столбик из шести имен. Задумавшись на секунду, Спешнев дописал в нижней строке еще одно имя.

— Скажите, Петр, а не ссорился ли Николай с кем-нибудь в последнее время? Не обязательно из вашей компании. Знаете, ведь как это бывает — сегодня друзья, а завтра — совсем даже наоборот…

— Я понимаю, — важно кивнул Спешнев. — Как говорится, избави, Господи, нас от друзей… Нет, ничего такого. Знаете, он вообще никогда не лез на рожон и не любил скандалов.

— Скажите, а он мог вспылить, если над ним подтрунивали?

— Да над ним, в общем-то, не трунили. Было как-то раз, когда разговор зашел о его ухаживаниях за Верой Пожалостиной, но это такая мелочь…

— А как вы обычно проводили время? Я имею в виду вашу компанию.

— Мы встречались чаще всего по вечерам. Иногда ехали обедать в ресторацию, иногда ужинали друг у друга, и эти ужины могли затянуться до поздней ночи. Например, у Володи Александрова две милые барышни-сестрицы, вот мы и устраивали танцы. Ну, театр, конечно. Прознанские и Александровы абонировали ложи в Мариинском. Днем в воскресенье ездили на острова, осенью весело катались на тройках, зимой — с гор на санях. Ну… самые обычные занятия. Как у всех.

— А политикой интересовались?

— Мы же не на Луне живем! Россия пережила такую войну на Балканах, страна смыла позор Крымской войны, как тут можно не интересоваться политикой и не говорить об этом!

— Ну, с Балканской войной все более или менее ясно. Скажите, Петр, а кто-нибудь высказывал недовольство правительством, или радикальные идеи касательно преобразования существующих порядков?

— Так вы об этой политике? — удивился Спешнев. — Нет, такие вещи мы никогда не обсуждали. Это дело неудачников, которых судьба обделила — ни имени, ни состояния, ни жизненных перспектив… Среди нас таких не было.