Велиная княгиня. Анна Романовна
Шрифт:
Помнил Владимир, как бабушка пыталась вразумить его отца, дабы он прикоснулся к заповедям Иисуса Христа, сделал хотя бы один шаг к познанию истинного Бога, и каждый раз, сталкиваясь с упрямством своего сына, оставляла его в покое. Святослав не внимал христианским проповедям. Его матушка была терпимой и не угнетала волю сына.
Для Владимира отец - князь Святослав - был загадочным, и когда он повзрослел, у него появилась жажда узнать все о своём отце. Тут незаменимым рассказчиком и очевидцем большей части жизни Святослава оказался дядюшка Владимира Добрыня. Как и воевода правой руки Свенельд, Добрыня бывал с князем почти во всех его походах. Добрыня многажды был свидетелем княжеской храбрости, отваги, мудрого движения, всегда превосходящего действия
Владимир испытывал священный трепет особенно тогда, когда Добрыня, сам переживая прошлое, рассказывал о том, с каким достоинством и гордостью держал себя Святослав перед византийскими Багрянородными василевсами. Владимира потешила история встречи его отца с императором Цимисхием.
– Как-то твой батюшка потребовал от византийского императора заплатить ему великую дань золотом за то, что он освободил Болгарию от греков и сделал её счастливой, - вспоминал Добрыня.
– И предупредил, что ежели не выплатит, то он, Святослав, выгонит всех греков из Европы, им не принадлежащей. Гордый Цимисхий ответил, что христиане любят мир, но принуждены будут силой выгнать россов из Болгарии, ими завоеванной. Нашла коса на камень. Твой батюшка на это сказал: «Нет нужды императору идти сюда; мы сами явимся пред Царьградом и докажем, что мы не подлые ремесленники, но благородные воины».
Владимир мечтал о войне с Византией. Он хотел покорить её так, как это сделал его предок, великий князь Олег. Владимир думал освободить от греков северные берега Русского моря и потому дотошно расспрашивал Добрыню обо всем, что тот знал про великую греческую империю. Сам же, не ведая будущего, стремился познать Византию через торговлю, которой занимались новгородские купцы, ежегодно бывая в той полуденной державе, через книги, привозимые ими из неё. У Добрыни в это время на уме было другое.
– Слушай же, княже, как твой батюшка встречался с императором Иоанном Цимисхием и унизил его, - продолжал рассказ Добрыня.
– Мы сидели в крепости Дорестол, и покой на земле царил, потому как все устали от схваток и битв. Да не жилось ромеям [24] мирно. Искали они драки и собрали против нас войско великое. Сам император Цимисхий выступил впереди него. Привел он своё войско под стены Дорестола, окружил крепость и велел нам сдаваться. Святослав же собрал воевод, тысяцких и сотских и спросил у них совета: будем ли драться?
– Хотя и знал, что встанем стеною и не сдадимся, но умрем без сраму. И тогда Святослав поднялся на стену и крикнул ромеям: «Иду на вы! Иду на вы!» Тут в стане врага началось волнение: виданное ли дело, чтобы маленькая рать победила великую. Но страх отнял у ромеев разум, и к вечеру войско Цимисхия пришло в панику и поспешило убраться от Дорестола подальше, за реку. И вовсе бы убралось, да князь не велел нам гнать ромеев!
[24] Ромеи – римляне (греч.).
Цимисхий пытался спасти честь и послал к крепости герольдов, дабы предложить Святославу решить, кто сильнее в поединке. «Да будут сказаны условия мира тем, кто победит в единоборстве», - оповестили герольды. Оба, как Цимисхий, так и твой батюшка, были искусными, смелыми и уверенными в себе витязями. Оба владели мечом, копьем и другим оружием.
Да батюшка твой был не только смел, но и насмешлив. Надумал унизить Цимисхия, сказал герольдам: «Моё слово императору таково: я сам лучше знаю, что мне полезно, чем мой враг. Ежели не хочет иметь живота, есть пути к потере его, пусть выбирает, какой из них по душе. Мне же другой удел». Летописец Цимисхия Лев Диакон Калойский запишет ответ князя русичей. Это же стыд и позор для византийского василевса, счел Лев Диакон. И тогда позвал Цимисхий Святослава на переговоры, и место встречи назначил на своём берегу Дуная, думая унизить Святослава:
Цимисхий появился на берегу Дуная с огромной свитой. Он был в сверкающих золотых доспехах, в багряном императорском плаще, в красных сафьяновых сапогах, на великолепном арабском скакуне. За ним следовали вельможи, военачальники. И всюду блестело золото, сверкали перстни драгоценными камнями, звенело дорогое оружие. Радовался Цимисхий великолепию свиты, перед которой россам дано смутиться.
Но сами ромеи застыли от конфуза, когда мы показались на реке в простой походной ладье. На ней была Дюжина воинов-гребцов, твой батюшка и я со Свенельдом. Князь без доспехов стоял за кормовым веслом в белой рубахе, перепоясанный мечом.
Василеве не поверил, что перед ним великий князь всея Руси, послал к самой воде Льва Диакона. Тот рассмотрел Святослава, признал его по серьге и оселедцу, а ещё по загадочной улыбке. Вернулся к императору и поганым словом помянул Святослава: «Сие князь, да хуже, чем раб».
Ладья остановилась в двух саженях от берега. Император стоял в тридцати саженях на взгорье да ещё был в седле. С такой высоты можно только повелевать, но не разговаривать на равных. Снова Лев Диакон побежал к воде, чтобы позвать Святослава на берег. Но тот лишь покачал головой да показал рукой на край берега: дескать, иди сюда, император.
Понял это Цимисхий, да сам же позвал Святослава на переговоры. Значит, надобно спуститься к воде. И сошел он с коня, к берегу пришел. Ладья кормой развернулась к Цимисхию. Святослав на скамью сел, так с веслом в руке и остался.
Никогда ещё не было подобного на памяти Цимисхия, чтобы кто-то перед ним сидел, а он стоял. Самому Цимисхию сесть было не на что. Он потерял дар речи от гнева и рванулся вверх, но услышал голос Святослава и вернулся. «Я ведаю, что у тебя больше войска, - сказал князь.
– Но мы прогоним твоих воев и встанем под вратами Царьграда, и ты откроешь их нам, потому как над твоим войском стоят не воеводы, а трусливые жёны. Мы придем в твой дворец и спросим, почему не выполнил мою волю, не заплатил дань».
«Почему ты бежишь от поединка?» - спросил император.
«Не вижу нужды убивать тебя! Не ведаю, с кого тогда получать дань!»
«Что ты возьмешь?» - спросил Цимисхий, внимательно рассматривая князя россов, и уже не хотел с ним единоборствовать, потому как видел, что тот легко лишит его головы. Император давно знал, что его военачальники горазды выступать на парадах, но не воевать. Редко кто из них идет на врага впереди легионов, как это делал князь Святослав и его воеводы. И нет надобности штурмовать Дорестол. «С великой Русью лучше заключить мир, лучше дружить, чем быть в ссоре», - решил Цимисхий и теперь с нетерпением ждал, что скажет великий скиф. Но Святослав молчал.
«Почему не отвечаешь?
– спросил Цимисхий.
– Мы, греки, любим побеждать своих врагов не столько оружием, сколько благодеяниями».
Святослав думал о своём, - продолжал Добрыня.
– Он тоже понимал, что с греками дальше воевать не следует, можно потерять все завоеванное в Болгарии и не уберечь двадцать две тысячи воинов, с которыми и впредь думал добывать славу. Мы к тому же отощали от скудной пищи. И тут твой батюшка встал, чтобы свободно сказать громкое слово: «Я, Святослав, князь русский, по данной мне клятве хочу иметь до конца века мир и любовь совершенную с тобою, великий царь греческий, с Василием и Константином, царями боговдохновенными, и со всеми людьми вашими. Обещаюсь именем всех сущих подо мною россиян, бояр и прочих никогда не помышлять, не собирать моего войска и не приводить чужеземного в Грецию, область Херсонскую и Болгарию. Когда же иные враги помыслят на Грецию, да буду их врагом и борюсь с ними. Если же я или сущие подо мною не сохранят сих правых условий, да имеем клятву от бога Перуна, в коего веруем, и Белеса, бога скотов. Да будем желты, как золото, и собственным оружием иссечены», - закончил твой батюшка гордое слово, опередив Цимисхия в благородстве.