Велиная княгиня. Анна Романовна
Шрифт:
В эти дни было чему удивляться и великой княгине Анне. Никогда прежде она не знала, насколько широка и щедра натура великого князя Владимира. В Киеве в честь освящения собора Святой Богоматери разгулялся праздник, и такого великолепия до сей поры никто в городе не ведал. Устраивая торжество во благо христианской православной вере, князь Владимир повелел сварить более двухсот мер меду, зажарить сотни баранов и быков. Он выставил на столы копченую белугу, осетрину, подал горы птицы и других яств.
На торжество великий князь позвал бояр и посадников, всех именитых мужей и всех горожан разных
В устройстве великого праздника со стороны Владимира и Анны было не только стремление показать великокняжескую щедрость, широкое хлебосольство и тягу к хмельным пирам, отнюдь. Они смотрели дальше и глубже, в суть. По их здравому размышлению торжество в честь храма Богоматери заслоняло русичам торжества языческие, вымывало их из памяти, помогало тому, чтобы новая вера вошла в жизнь народа как нечто желанное, благое, утверждающее жизнь.
Ещё считали князь и княгиня, что на таком торжестве крепится единство Русской земли. В Киеве собрались не только русичи, но народы других племен, уже принявших христианство. В эти же дни князь и княгиня не один час провели с дружиной за пированьем. Не получилось у Владимира устроить отдельный праздник в честь победы над печенегами: дела закружили, - но всё было восполнено на этом торжестве. Однако в тот час и день, когда он стольничал с дружиной, произошел случай, который заставил князя призадуматься. Сильно захмелевшие гридни и отроки разговорились меж собой, и княгиня Анна слышала всё.
– Какое наше житье горькое, - жаловался черноволосый воин со шрамом через всю щеку огненно-рыжему воину, - бояр-воевод кормят с серебряных ложек, а нас с деревянных.
Анна пересказала эту обиду воинов Владимиру. Он подумал, словно лишь себе заметил:
– Серебром и златом не найду верной дружины, а с дружиной, коя у меня под рукой, добуду злато и серебро. Сие доказал мой отец, великий князь Святослав.
– Разумно мыслишь, мой милый князь, - отозвалась Анна и посоветовала: - Положи дружине на столы серебряные ложки и кубки. Да не оскудеет рука великокняжеская.
Поднял князь из-за стола четырнадцать гридней, повел их в свою княжескую сокровищницу, велел ключнику выдать столько серебряных кубков и ложек, сколько требовалось на всю дружину, и сказал, что ежели не хватит, то у бояр, у торговых людей можно призанять.
Каждый день жизни Владимира-христианина приносил ему новую радость, делая его богаче душой, мудрее умом. По вечерам Анна побуждала князя читать Евангелие. Однако ему больше нравилось, когда Священное Писание читала Анна. Он просил её делать это медленно, взвешивал каждое слово, будто золотые монеты, и размышлял над услышанным. Вот Анна прочитала: «Блаженны милостиви, яко тии помилованы будут», - и князь задумался: к чему это обязывает?
Евангелие ответило на этот вопрос. Анна читала:
– Боже мой, Анна!
– воскликнул князь.
– Как мы живем, мысля лишь о себе!
– Откройся для людей, мой славный князь, - щедро призвала Анна.
– Откроюсь! И велю всякому нищему и убогому приходить на княжеский двор, брать кушанье, питье и деньги из казны.
– Ты поступишь так, как учит Христос, - поддержала Анна супруга.
– Но, славная княгиня, дряхлые, убогие и больные не могут прийти на наш двор. Как быть, кто их согреет?
– У тебя есть кони, есть телеги, положи на них хлеб, мясо, рыбу, овощи и вези в бедные жилища.
– У нас есть и мед, и квас!
– Всё вези по городу, спрашивай, где больные, нищие, убогие. Наделяй всех. Челяди нашей дело будет.
Ум, сметливость и доброта Анны вдохновляли князя на большие государственные дела, на борение с нищетой и скудостью жизни россиян. Всё это князь воспринимал не только как христианское деяние, но и как державную необходимость. Владимир не медля распорядился повседневно и повсеместно заботиться о тех, кто не мог сам добыть себе кусок хлеба, у кого не было крова над головой.
Но так уж движется жизнь, что наряду с большими государственными делами надо заниматься и малыми личными заботами. В эти дни в отчий дом вернулся из Изяславля сын Владимира, Ярослав, который жил последнее время со своей матушкой Рогнедой. Встретившись с отцом с глазу на глаз, Ярослав заплакал и поведал:
– Родимый батюшка, нет у меня больше родимой матушки, ушла из мира.
– Господи, беда с нею?!
– воскликнул князь.
– С матушкой нет беды, да мы, её дети, осиротели. Ушла она в монастырь, Христовой невестой обернулась и служит Спасителю.
Задумался Владимир: что толкнуло Рогнеду на постриг? Ещё не стара, воля ей дана. Но князь хорошо знал её норов: полюбив его однажды, она не изменяла ему всю жизнь и молилась за него ещё долгие годы, пережив князя. Впервые за годы, минувшие с разлуки, Владимир затосковал о Рогнеде, о своей любимой когда-то полочанке, которую пленил в час близости принародно. Он гладил плечо сына Ярослава и вздыхал, а сын рассказывал:
– В Изяславле к матушке сватались воеводы и вельможи, из коих польские и литовские нашлись, но она отвергала их.
– Он упрекнул отца: - Зачем ты прогнал матушку, коя любила тебя, как белая лебедь?!
Князь Владимир не ответил на этот справедливый упрек, лишь пристально посмотрел на Ярослава. Смел оказался юноша и глядел на отца без страха. «Закваска в нем от Рогнеды. Трудно мне будет с ним. Ан и во благо Господу Богу. Иного наследника престола и не надо бы», - подумал князь. Но здравое размышление о княжиче Ярославе было мимолетным, да и по Рогнеде Владимир недолго страдал: счел, что она явится достойной невестой Христовой. Сие же Всевышнему угодно.