Велиная княгиня. Анна Романовна
Шрифт:
– Лихое дело советуешь, дядюшка.
– И впрямь лихое. Потому и надо воевод спросить, их согласие взять.
– Оно, пожалуй, так.
– Только, князь-батюшка, добавлю к этому одно - и ты укрепись в этом: побьет не побьет печенег нашего Яна, а землю русскую не дадим врагу зорить ни три года, ни три дня. Двинемся в сечу!
– Двинемся, потому как русские сраму не имут, - вторя своему отцу, великому князю Святославу, ответил Владимир и добавил: - Иди же позови на совет воевод и тысяцких.
Добрыня ушел, а князь в этот миг вспомнил Анну.
В просторном княжеском шатре скоро стало тесно. Добрыня позвал всех воевод, тысяцких и даже сотских и Яна с отцом привел, потому как, счел воевода, Ян должен проникнуться духом той ноши, какую положил на его плечи великий князь, должен знать, что ждет его и всю рать, если не переймет победу.
Князь сказал:
– Мы с Добрыней ждем от вас, воеводы-мужи и боярские дети, слово твердое: будем ли стоять, не щадя живота, перед печенегами или повернемся спиной, ежели Ян не добудет победу?
Тут к князю Владимиру подлетел шустрым воробьем старый Усмошвец-Кожемяка и, не признавая чинов, крикнул:
– Сему не быть! Не переймет печенег победу у моего сына! Тебе же говорю, князь: зови печенегов на наш берег, тут мы и устроим им баню!
Глеб поклонился князю и встал с высокомерно поднятой головой рядом с Добрыней.
– Гордыня твоя поспешна, отец, а слова достойные, - отозвался князь и спросил всех: - Что, мужи, мыслите?
– Освободим печенегу место здесь, - топнул ногой Добрыня.
И всё так сделали и в голос подтвердили:
– Здесь будем биться! Русские сраму не имут!
Владимиру сдавило горло, он часто заморгал серыми глазами, склонил голову, да через минуту вскинул и сказал:
– Повелеваю же сдвинуться от реки. Пусть сюда идет печенег, ежели смел.
– Он добавил тише: - Но сие не всё. Вы, воеводы и тысяцкие, укрепите рубежи на новом месте. У нас впереди ещё три дня, время есть. Пошлите сей же час воев за частоколом. Рубите его по берегам реки не таясь. А тебе, воевода Добрыня, иной наказ: затаи в последнюю ночь по тысяче воинов по правую и левую руку от печенегов, как перейдут они рубеж.
– Сделаю, - ответил Добрыня.
Князь подошел к Яну. Осматривал его, как коня на торгу, трогал плечи, руки, да будто к теплым камням прикасался. Улыбнулся князь, сказал ласково:
– Янушка, ты уж постарайся, одолей печенега, дабы невесту твою в полон не увел.
И Ян в ответ улыбнулся - по-детски, доверчиво, как старшему брату:
– Не отдам печенегу ладушку. Она у меня вельми пригожа.
Тут князь заглянул Яну за ворот холщовой рубахи, посмотрел на Глеба и строго спросил:
– Крещён ли твой богатырь в православную веру?
– Не крещён, князюшка, да в том беды не вижу. Наша-то древняя вера более движет на битву с ворогом, чем новая. Да твой батюшка Святослав…
– Ишь ты, какой гораздый, -
– К чему твоего сына призывал: разбой чинить или державу оберечь?
– Эко сказал: «разбой»!
– воскликнул бесстрашный Глеб.
– На такую справу я бы тебе своего сына не отдал!
– То-то же! И потому знай: с истинным Господом Богом в душе защищать отчизну надежней.
– Чего не ведаю, о том молчу, - поник Глеб.
– И похвально.
– Князь кинул взгляд на Добрыню: - Позови Анастаса-епископа.
Корсунянин Анастас не расставался в походе с князем и был в дальнем углу шатра: стоял близ образа Спаса Нерукотворного.
– Слышу тебя, великий князь, говори, - отозвался он.
– Ноне же и сверши обряд крещения над Яном-богатырем.
– Аминь!
– ответил Анастас.
– А тебе, Янушка, - князь снова повернулся к богатырю, - сам Бог велел войти в Христову веру. Глаза-то тебе Богородицей даны.
– Князь не забыл и Глеба: - Ты, старый воробей, тоже новую веру прими и остальных к тому побуди! Слышишь?
– Да мы, сынок, не супротивничаем, мы за князем в огонь и в воду!
– ответил дерзкий Глеб Кожемяка Владимиру и улыбнулся, распустив лучики морщинок по румяному лицу, полному лукавства.
– Ой, старик, не будь ты отцом Яна, велел бы тебя батогами лечить за непочтительность, - строго сказал князь и погрозил Глебу пальцем: - Не возносись!
В тот же день на вечерней заре в тихой заводи Трубежа, которая была скрыта от печенегов зарослями ивняка, состоялось крещение Яна, его отца и братьев, и ряды христиан на русской земле пополнились отважными воинами. А после обряда, пока обращенным ставили малый шатер, Владимир и Глеб пригубили крепкой медовухи в знак священного таинства.
– Теперь мы с тобой, Глеб-отец, вместе помолимся Всевышнему, чтобы даровал победу нашему богатырю.
Когда надвинулась ночь, князь повелел поставить к шатру Яна стражей, чтобы уберечь надежду русичей от коварного разбоя. Ещё через два дня, когда в лагере русских исполнили всё задуманное и укрепили новый рубеж, ранним утром князь Владимир и воевода Добрыня подъехали на конях к реке, встали на возвышенном берегу, и Добрыня крикнул, разбудив тишину:
– Эй, печенеги, зовите вашего князя!
– Зо-овем!
– ответили со сторожевого поста. Прошло совсем немного времени, и в сопровождении нескольких всадников появился Кучум.
– Зачем звали, кунаки?
– спросил он громко.
– Говори, - побудил Владимир Добрыню. Воевода сильным голосом повел речь:
– Ты, каган Кучум, ноне потеснись на полет десяти стрел от берега, мы же перейдем туда и в назначенный час увидим битву богатырей.
Печенежский князь был удивлен такой дерзостью русских, начал советоваться с вождями. Из-за реки донеслись возмущенные возгласы. «Уступить русичам завоеванную землю? Нет и нет!» - уловил Добрыня. На то он изначально и рассчитывал: позови он печенегов на свою сторону, учуяли бы степняки ловушку. Кучум поднял руку.