Веллоэнс. Книга первая. Восхождение
Шрифт:
под одежду. Наставник сжимал руками дорожный посох. Авенир ухмыльнулся – с
виду безобидная палка, а на самом деле резач – когда хозяину надо, он разделяется
на два меча, рукояти скреплены шипастой цепью – такой можно и удар отразить и
шею свернуть. У невысокого Марха под толстой робой перекатываются вздутые
мышцы, а с виду – так, веселый толстяк-служака, не отказывающий себе в еде и
питье, вот уж точно – посланник мира и плодородия. Интересно, сколько у него на
самом
одному метательному ножу в сапоге. И, наверно, во внутреннем поясе отравленные
иглы и завернутый кругом булатный клинок. Сколько оружия у тарсянина, никто ни
разу точно не угадал. Даже после бани, будучи в чем мать родила, Марх все равно
мог невесть откуда вытащить замысловатое военное чудо. Что же, против
каганатской орды даже вооруженный до зубов, он как медведю пчела – разозлит и
не более.
***
Халил обмакнул кисть в пиалу с красилом. На холсте рождался силуэт
пятерых путников на фоне горного хребта.
– Им понадобится помощь.
Прозорливец закрыл глаза:
– Сила единения в действии… Вырисовывается пламя, пещера и горы…
На блестящей безволосой голове проступил пот:
– Свет и пламя… Надо бы проведать о них.
Слуга принес кувшин с отталеной водой. Смуглый старец нетоопливо повел
рукой в сторону степи:
– Горез, приготовь мне пятый набор и младший канун. Я отправляюсь
немедленно.
– Пожелает ли господин взять с собой слугу?
– Не в этот раз, друг. Ясности нет, и будет лучше тебе остаться в поместье.
Возможно, я нашел Царскую драгоценность. И, возможно, не одну.
Юноша помог хозяину умыться. Халила объяло фиолетовым вихрем и унесло
в северный край.
***
Спустя три недели пути густолесные чащобы поредели, а под копытами
навьюченных мулов заскрипел песок. Солнце жарило не по-осеннему, воздух стал
сух и безвкусен. До окоема простиралась великая хуннская степь, с редкими
кустами и мелководными речушками. По всей равнине волнами проходили скудные
травные всполохи – раскачивался на ветру ковыль, играл типчак, колыхался овсец.
Глаза страдали от такой свободы и пустоты, пытались ухватиться хоть за
какой-то островок, деревце, или холм – но эта их прихоть оставалась
неисполненной.
Когда близился вечер, путники треножили животных и раскидывали ночлег.
Марх доставал из узелка лепешки с сыром и лук, Авенир же раскидывал спальники
и вытаскивал мехи с водой и чаем. Вина странники не взяли – монахи Бадучены
воздерживались от хмельного, а исполнять торбские каноны новоявленные
соглядатаи начали уже в Глинтлее – тамильцы могли следить за ними от самих
имперских
Сабельщику не нравилось, что рекрут (хотя рекрутом он был раньше, теперь –
брат и напарник) собирает травы, читает какую-то книжонку и проводит время в
размышлениях, покручивая в руках бирюльку с лазуритом. Но здесь, в степи, он
ему не хозяин. Юноша рассказал, что сиротой попал в услужение к старой ведунье
– там и научился травам да простым заклинаниям, но потом сбежал и прибился к
амишам. Сам воин не доверял магии – считал ее, в лучшем случае, хитрыми
фокусами. А, хотя пусть ворожит, зла от этого никому пока не было, да может
Чыдаху чего покажет – не только же речами его умащать. Настоящих магов Марх
видел лишь два раза – и одного из них убил своими руками. Злобный Тандкрит
думал, что оскорбление сойдет ему с языка. Хм, тарсянина, конечно, сожгла бы та
огненная стена, да вот только не подрасчитал чародей, что метательный топорик
достанет его быстрее. А второй… Марх содрогнулся. Ледяной голем – не то
человек, не то асванг, обладающий огромной мощью. Лишь однажды ему
приходилось пройти путем Ен-Гарди – дорогой, лишь касавшейся заснеженных
обителей Фаэлсиргра, но никогда не забыть того леденящего душу ужаса – страха, который сковывает тело, парализует отвагу и ведет в погибель, словно
гипнотический взгляд василиска. А что же происходит там, в глубинах его земель?
Охота дрыхнуть пропала. Сабельщик выбрался из мешка и пошел в отхожее.
Окинул взглядом стоянку – мулы спали, Авенир уже закончил свои чтения с
молитвами и кутался в шерстяной плащ. Костер не разводили – в сухостое степь
вспыхнет, как промасленный пергамент, да привлекать внимание зверей и людей
лишний раз не стоит. Надо зайти подале, а то молодой еще проснется, испугается с
непривычки. Да, степь – такое место, слышно на расстоянии полета стрелы. Не то, что город – гвалт, ор, повозки скрипят – не угадаешь, что за углом творится.
В темноте ночи разливалась тихая мелодия. Она проявилась из ниоткуда, мягко обволакивая своим покоем и добром. Лидийские напевы говорили о
вечности, любви, радости и надежде. Текучие, медовые звуки проникали внутрь
чрева, обволакивали душу и растворялись сладкой истомой. Тарсянин медленно
спускался в низину, из которой доносилась чарующая музыка. Вокруг сабельщика
вырастали обшитые шелком стены, ноги утопали в мягчайших персидских коврах
и тигриных шкурах. Тихо журчала, переливаясь всеми цветами радуги, вода, струящаяся из стройных фонтанов. На палатях возлежали счастливые люди, которым девушки в полупрозрачных сари приносили еду и напитки. По дворцу