Веллоэнс. Книга первая. Восхождение
Шрифт:
ложбинкой над пупком. Небольшие, острые груди, стройные руки. Лицо
худощавое, овальный подбородок, пухленькие, поджатые губы. Пряди волос
спадали на лоб, а зеленые, глубокие как озеро глаза, то устремляли свой взор на
юношу, то стыдливо смотрели в земляной пол.
– Ты… ты очень красива, Фатира. Я еще не видел такой стройной и статной
девицы.
Наложница вспыхнула, на щеках заиграл румянец.
– Подай мне чашу с маисовым настоем. Растолки
наложить повязки со снадобьем на плечо и бок.
– Повинуюсь, господин. Я добавлю тагорский порошок и мумие, чтобы
приглушить боль.
Девушка приготовила мазь и натерла опухшие места.
– Через неделю о боли даже не вспомнишь.
– Откуда ты знаешь искусство целительства?
– Нас многому учат.
– Нас?
– Да. Каганат отбирает девушек из полона для заботы о раненых воинах, гостях, в качестве живого подарка князьям. Мы учимся всему – кухне, разговорам, музыке, целительству… любовному искусству.
– Но ты не похожа на хуннку, и я не встречал таких как ты в этих землях.
Фатира горделиво задрала носик:
– В ханском гареме есть девушки для гостей разных рас и культур. Меня
привели к тебе по цвету глаз. Боги соделали мир таким, что глаза выдают род, племя. Некоторые волхвы даже могут проречь о семье. Девушек своей культуры
хунны не отдают в гарем – они соблюдают чистоту рода, также как и знатные
мужчины во время набегов, и сам великий каган. А для гарема хватает «дани» с
поселений. Я – дочь Турманских земель.
– Спасибо за помощь, Фатира, уже почти не болит.
Девушка продолжала держать руку на животе гостя, второй поглаживала
мускулистый торс. Авенир ощутил прилив тепла в тазу, замялся:
– Я… уже чувствую себя лучше. Думаю, мне нужно отдохнуть.
На глазах наложницы навернулись слезы:
– Тебе не нравятся мои ласки? Я не так выгляжу?
Парень залился краской, в горле пересохло:
– Нет…
Девица вскипела:
– Все вы, вояки, думаете только о себе. Конечно! Что там какая-то
наложница… А зеленоглазый гость может еще через десяток лет только появится.
Что ж мне теперь, до старости в девках ходить, под поясом? Или отправят какому-
нибудь старому уродливому князю – еще хуже!
Нир сглотнул, затрес руками:
– Нет… Фатира… ты прекрасна, просто я это… ну, никогда…
В глазах наложницы вспыхнули озорные огоньки, уголки рта хищно
приподнялись:
– Не переживай, господин. Твоя служанка все сделает сама.
Алая накидка улетела на скучающую медвежью шкуру. Рука Фатиры погасила
светильник и обвила шею юноши…
Что-то твердое
побагровевшие глаза никак не хотели открываться. В ушах гудело, руки дрожали, во рту привкус тарбаганской паленой шкуры. Скорая смерть не пришла за ним -
может, побрезговала прикасаться к упитому в таз телу. Понемногу из пелены
появился силуэт молодого хунна, который тупым концом копья раздраженно будил
гостя. Юноша осклабился, от пронзительного высокого голоса хотелось зарыться в
землю:
– Жив, видать. Так вчера нахлебался, мог и к своему Бадучену отправиться.
Твой послушник уже проснулся, ждет на обрядовом привале.
– Молви ему, что я скоро приду.
– Сам скажешь, ты мне не господин.
Марх повернулся, пошатываясь, встал. Набат в голове стихал, тело еще
ломило, но дрожь прошла. Что же было?
Память постепенно возвращалась. После битвы паренек сразу потрусил в
гостевую почивальню. А сабельщик? До своего шатра тарсянин дошел не сразу.
Завернул в круг воинов, пивал с ними, боролся – кажись, даже кому-то ребро
сломал. Хотел посмотреть ханских коней, коими славится каганат, но стража
удержала… ага, что же потом? Так, вот он в шатре, темноглазая… как же ее…
Лин..на. Отпаивает какой-то горячей горькой дурью… Потом…
Белые пятна вчерашней ночи никак не хотели закрашиваться. «Раз не убили, значит, буду жить, это главное» – сделал вывод сабельщик. Осмотрелся, увидел
возле чаши с фруктами портки, оделся. Все-таки дошел до победного – представил
себе хунна, узревшего Марха, в чем мать родила, усмехнулся.
«Надо дойти до саат-шатра, облачиться в робу, да отрыть припрятанное
оружие».
Вышел во двор. Яркий свет острыми, как бритва лучами, резал глаза и мозги.
Солнце стояло в зените. Сабельщик нутром чуял что-то странное, вот только
понять не мог, что. Все тихо, воины после вчерашних ритуалов отходят, женщины
погнали на водопой скотину. Ладно, чугунок еще не варит, да что чугунок – весь он
себя чувствует, как сорвавшийся с горы свин – где тут чутью вернуться.
Дошел до шатра, облачился в робу, приладил клинки к спине. Посох в руку, на
ноги сандалии – готов!
Авенир с мулами и шестилапой тварью ждал у привала. Лицо было угрюмым,
руки теребили миртовый браслетик. Марх бодро кивнул:
– Почему нас не разбудили утром?
– Чыдаха свергли. Теперь у хуннов другой каган.
Мрак поморщился:
– Вот как. Значит, нас никто не держит, можем отправляться.