Велосипед судьбы
Шрифт:
2 Эта история описана в книге «Те, кто жив».
Он сидит за столом в кают-компании вместе с приёмной дочерью (как будто своих трёх детей ему мало) – беловолосой Настей. У неё настолько светлые волосы, что кажутся совершенно седыми, и у неё синие глаза под чёрными очками. Ещё один потенциальный корректор, несчастный подкидыш Мультиверсума, эмпатка и менталистка, которая в свои четырнадцать лет едва не угробила целый мир3.
3 Эта история описана в книге «Небо над дорогой».
– Возражений нет? – спросил капитан. – Никаких незаконченных срочных дел?
И посмотрел на Василису.
– Нет,
– Тогда готовимся к выходу.
***
Дом Василисе понравился – старинный, немного вычурный, большой и красивый. Она тут же выбрала себе комнату в мансарде, полукруглую, с выдающимся в запущенный сад стеклянными эркером окна. Выбрала, на три секунды опередив влетевшую за ней Настю.
– Чур…
– Уже моя! – перебила Васька.
– Ну… – расстроилась беловолосая девочка. – Эх…
– По-моему, комната напротив точно такая же.
– Нет, это только так кажется. Если в очках смотреть. А если без, то есть разница.
– Уступить тебе?
– Ты не обязана, прости что я так налетела. У меня тут вообще права птичьи, я приёмная… – лицо её стало печальным и задумчивым.
– Ой, вот не надо, – нахмурилась Василиса. – Это манипуляция. И не очень удачная. Я не поведусь. Но если тебе важно, я могу перейти в комнату напротив. Потому что я не вижу разницы.
– Прости, ты права. У меня много всего сразу случилось и крышу срывает. Ты тут ни при чём вообще.
– Я знаю, я тебе сочувствую, но и ты меня пойми. В моей жизни образовался внезапный избыток синеглазок, и всем им от меня что-то надо.
– Давай просто начнём заново? У нас не было случая познакомиться, и мы как-то неудачно начали. Я Настя, приёмная дочь Артема, будущий корректор. Я, как и ты, жила в Коммуне, но в интернате. Наверное, поэтому мы не встречались. А теперь живу здесь. Надеюсь, мы подружимся, потому что мне тут слегка одиноко.
– Я Василиса, дочь капитана волантера. Меня предупреждали не связываться с синеглазыми, но я, кажется, только и делаю, что связываюсь. Так что вполне может быть, что мы и подружимся. В конце концов, наши комнаты рядом. Я, уж так и быть, уступлю тебе эту. Но при одном условии.
– Каком?
– Ты расскажешь мне, что ты такого тут видишь, чего не вижу я.
– Я не смогу это описать.
– Ну вот, – расстроилась Василиса. – И ты такая же…
– Но я могу попробовать тебе показать. Я эмпатка, могу немного транслировать. По большей части эмоции, но иногда и образы. Хочешь?
– Наверное, да. Мне интересно.
– Сядь. Дай мне руки.
Девочки уселись друг напротив друга в кресла, взялись за руки и наклонились навстречу, соприкоснувшись головами.
– Мне надо что-то делать? – спросила Васька.
– Просто подумай обо мне.
– Что?
– Что угодно, неважно. Можешь подумать, какая я вредина, отжимаю комнату.
– Ладно, – развеселилась Василиса и тихонько запела:
Что нам делать с вредной Настюхой,Что нам делать с вредной Настюхой,Что нам делать с вредной Настюхой,Этим
Может, назвать ее мелкой соплюхой,И накормить её скользкой лягухой,Чтоб она стала противной свинухой,Этим ранним утром?
– Какая прелесть! – засмеялась Настя. – Я тоже хочу!
Что же нам делать со злой Василисой,Что же нам делать со злой Василисой,Что же нам делать со злой Василисой,Этим ранним утром?
Может, назвать ее милой кисой,И накормить её драной крысой,Чтобы она навсегда стала лысой,Этим ранним утром?
– Тьфу на тебя, – отмахнулась со смехом Васька, и тут её накрыло.
Она вдруг увидела, что стены комнаты – вовсе не стены, а грани какого-то уходящего в бесконечность фрактала, который причудливо пророс в этом городе, который и сам куда больше, чем набор пустых домов. И Настя вовсе не девочка с белыми волосами, а причудливый клинок яростной боли, замысловато оплетённый тонкими нитями надежды. И эта почти прозрачная, редкая и непрочная оплётка единственное, что не дает ей прорезать остриём себя мироздание и провалиться в него, оставив незарастающую прореху. Причём одной из этих нитей оказалась Василиса, что не мешало ей одновременно быть стальной струной, натянутой между медными колками, подключёнными к генератору Ван де Граафа, подозрительно похожему на огромный волантер. По струне бегут вспышки восторга, разочарования, тревоги, радости, мамы, папы, брата и даже маленькая искорка кота, она вибрирует на звонкой чистой ноте и выглядит как металлический лазерный луч, хотя лазерные лучи не бывают металлическими.
А ещё она поняла, чем отличаются одинаковые комнаты, но ни за что не нашла бы слов, чтобы это описать.
А потом всё прекратилось. Она снова сидит и держит за руки девочку, которая вся белая боль и разноцветная надежда и думает, что теперь не сможет это развидеть. Они одновременно подняли головы и синие глаза встретились с зелёными.
– Ох, – только и сказала Василиса.
Но подумала сразу много всего. И что Настя ей уже не чужой человек, потому что она видела её так, как видела. И что если бы все люди могли бы видеть друг друга так, то мир бы очень изменился. И что видеть мир таким всегда – мозги закипят, и что корректоры не зря такие странные.
– И ты всё время это видишь? – спросила она, отдышавшись.
– Нет, но чем дальше, тем чаще. Очки помогают, иначе с ума сойти можно. Я почти сошла. Или не почти. Меня чудом спасли, в последний момент.
– Комната твоя.
– Спасибо.
– Не за что. Это было офигеть как круто.
***
Потом все занялись обустройством старого дома – отмывали почти непрозрачные окна, вытирали пыль, вытряхивали ковры и гардины. Вернулся главмех волантера Зелёный, и закипела работа – ставили электрический насос вместо ручного и электрический водогрей вместо старого, на дровах. Растягивали новую проводку вместо пожароопасной, в осыпающейся от времени изоляции, оставшейся от прежних хозяев. Василиса три раза моталась на рынок за всякой электрической мелочью, до хрипоты наторговалась с Багратом, который при виде её уже чуть ли не под прилавок прятался, и ловила себя на том, что невольно оглядывается на велосипедистов. Но Даньку в городе не встретила.