Велосипедный мастер
Шрифт:
— Ну да?
— У велосипеда мистера Сенгиалты керамические колеса с тремя спицами и жидким наполнением. — Видеоробот сделал паузу, учтиво ожидая реплики собеседника. — Он был обут в дышащие бутсы «Келвар-микролок».
Лайл терпеть не мог манеру этого видеоробота узнавать об интересах абонента и соответственно строить беседу. При полном отсутствии человеческого тепла этот разговор был тем не менее поразительно интересным и притягивал такой бывает иногда реклама в глянцевом журнальчике. На получение и обработку всей статистики по льежским гонкам у матушкиного
Потом Лайл увидел мать. Она завтракала в своем кабинете.
— Лайл?
— Привет, мам, — Лайл помнил, что говорит с единственным человеком в целом свете, способном в случае чего внести за него залог и освободить до суда. Какими судьбами?
— Как обычно. — Мать отставила тарелку с проростками и теляпией, Захотелось узнать, живой ли ты.
— Пойми, мам, быть скваттером вовсе не так опасно, как утверждают полицейские и домовладельцы. Я в полном порядке, сама видишь.
Мать поднесла к носу секретарские очки-половинки на цепочке и с помощью компьютера внимательно осмотрела сына.
Лайл навел объектив медиатора на алюминиевую дверь мастерской.
— Видишь, мам? Это электрическая дубинка. Если кто-то вздумает меня донимать, то получит удар в пятнадцать тысяч вольт.
— А это законно, Лайл?
— Вполне. Заряд не убивает, а просто надолго вырубает. Я отдал за эту штуковину хороший велик. У нее много полезных защитных свойств.
— Звучит ужасно.
— Дубинка совершенно безвредна. Видела бы ты, чем теперь вооружены фараоны!
— Ты продолжаешь делать себе инъекции, Лайл?
— Какие инъекции?
Она нахмурилась.
— Сам знаешь, какие.
Лайл пожал плечами.
— Это тоже безвредно. Гораздо лучше, чем мотаться в поисках знакомства.
— Особенно с такими девицами, что болтаются там у вас в зоне бунта. — Мать боязливо поежилась. — Я надеялась, что ты останешься с той приятной гонщицей кажется, Бриджитт? Куда она подевалась?
— Женщина с таким прошлым, как у тебя, могла бы понять значение этих инъекций, — игнорировал вопрос Лайл. — Речь идет о свободе от воспроизводства. Средства, устраняющие половое влечение, дают человеку истинную свободу — от потребности к размножению. Ты бы радовалась, что у меня нет сексуальных партнеров.
— Я не возражаю против отсутствия партнеров, просто обидно, что тебя это вообще не интересует.
— Но, мам, мной тоже никто не интересуется! Никто! Что-то незаметно, чтобы женщины ломились в дверь к механику-одиночке, живущему в трущобе. Если это произойдет, ты узнаешь первой, — Лайл радостно улыбнулся. — Когда я был гонщиком, у меня были девушки. Я уже через это прошел, мам. Если у человека в голове мозги, а не сплошные гормоны, то секс — пустая трата времени. Освобождение от секса — это главная форма движения за гражданские права в наше время.
— Глупости, Лайл. Это противоестественно.
— Прости, мам, но тебе ли говорить о естественности? Ты ведь вырастила меня из зиготы в возрасте пятидесяти пяти лет! — Он пожал плечами. — И потом, для романов я слишком занят.
— Когда ты жил у меня, ты точно так же возился с велосипедами. У тебя была нормальная работа и нормальный дом с возможностью регулярно принимать душ.
— Да. Я работал, но разве я когда-нибудь говорил, что хочу работать? Я сказал, что хочу разбираться в велосипедах, а это большая разница. Зачем мне вкалывать, как какому-то рабу, на велосипедной фабрике?
Мать промолчала.
— Я ни о чем тебя не прошу, мам. Просто мне не нужно начальство, учителя, домовладельцы, полицейские. Здесь мы нос к носу — я и моя работа с великами. Знаю, власть не выносит, когда человек двадцати, четырех лет от роду живет независимой жизнью и делает только то, что ему хочется, но я стараюсь себя не афишировать, и пусть никто мной не интересуется. Мать побежденно вздохнула.
— Ты хоть нормально питаешься, Лайл? Что-то ты осунулся.
Лайд показал объективу свое бедро.
— А это видала? Скажешь, перед тобой недокормленный, болезненный слабак?
— Может, навестить меня, и кои-то веки нормально поужинаешь?
— Когда?
— Скажем, в среду. Я пожарю свиные отбивные.
— Может быть. Посмотрим. Я еще позвоню, ладно? — Лайл первым повесил трубку.
Присоединить кабель медиатора к примитивному телевизору оказалось нелегко, но Лайл был не из тех, кто пасует перед простой технической загвоздкой. Покраска была отложена на потом: он покопался в мини-зажимах и вооружился резаком для кабеля. Работая с современными тормозами, он научился справляться с волоконной оптикой.
Наладив телевизор, Лайл убедился, что тот предлагает до смешного узкий набор услуг. Современный медиатор обеспечивал навигацию в бескрайнем информационном пространстве, тогда как по этому ящику можно было смотреть всего лишь «каналы». Лайл успел забыть, что в Чаттануге можно принимать старомодные каналы даже по оптико-волоконной сети. Каналы финансировало правительство, которое всегда тащилось в хвосте по части овладения информационными сетями. Интересоваться ерундой на каналах общественного доступа мог только закоренелый ретроград, зануда и тугодум, не поспевающий за современными веяниями.
Оказалось, что телевизор может транслировать только политические каналы. Их было три: Законодательный, Судебный, Исполнительный. Для всех существовала только Североамериканская Территория Свободной Торговли — НАФТА. Законодательный канал усыплял парламентскими дебатами по землепользованию в Манитобе; Судебный — адвокатским витийством о рынке прав на загрязнение воздуха; Исполнительный канал показывал толпу, собравшуюся где-то в Луизиане в ожидании некоего события.
По телевизору нельзя было узнать о политических событиях в Европе, в Сфере, на Юге. Ни оглавления, ни «картинки в картинке». Приходилось пассивно ждать, что покажут дальше. Вся трансляция была построена так безыскусно и примитивно, что даже вызывала извращенное любопытство, словно вы подглядывали в замочную скважину.