Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
— Сейчас в одной, — прошептала женщина.
В корзинке что-то зашуршало.
— Хорошо, — Нур-бану подумала. «Даже если она тоже умрет, ничего страшного. Ты молодец, милая».
Женщина наклонилась и поцеловала ей руку.
— Скоро, — шепнула Нур-бану. «Потерпи еще немного. У тебя будет все, что ты хочешь».
Марджана заканчивала завтракать, когда в трапезную вошел Селим.
— Не вставай, — махнул рукой муж, и, наклонившись, поцеловал ее в теплый лоб. «Лучше тебе, я смотрю?».
— Да, — она улыбнулась. «Дети на
— Я ж его видел, — Селим рассмеялся. «Ничего не боится, мой сын, да и твой, — он ласково обнял жену, — тоже. Ну что, — рука мужчины медленно поползла вниз, к груди Марджаны, — как крови твои пройдут, сделаем девчонку?.
Женщина рассмеялась: «А если мальчишка будет?».
— Еще лучше, — Селим, потормошил ее. «Пойдем, покажу тебе кое-что. Только накидку возьми кашемировую, на дворе холодно, да и там тоже».
Их сопровождала охрана с факелами. Лестница была крутой, скользкой и Селим заботливо поддерживал жену под локоть.
— Что тут? — спросила она, оглядываясь на серые камни стен.
— Разное, — коротко ответил Селим. «Долго там не стой, мало ли, — только посмотри, и отойди». Низкая, тяжелая дверь медленно открылась перед Марджаной.
Девушка висела вниз головой, растянутая на прикрепленных к потолку крохотной камеры цепях. Между широко разведенных ног жужжала, копошилась черная, шевелящаяся масса.
Краем глаза Марджана увидела несколько ульев, расставленных у стены. Пахло медом и чем-то еще — сладким, отвратительным, гниющим.
Гречанка открыла глаза, изодранные в клочки, распухшие губы что-то прошептали. Рядом с Марджаной пролетела пчела и она собрала все силы, чтобы не покачнуться.
— Любимая, — позвал ее муж.
Уже во дворе он, поглаживая рыжую, душистую бороду, рассмеялся: «Ее сначала янычарам на пару дней отправили, — чтобы из двух дырок у нее одна стала, ну а потом, — он кивнул головой вниз, — туда».
— Пусть убьют, — не смея взглянуть на мужа, попросила женщина.
— Нет, — покачал головой, Селим и оживился:
— Я велел ту купальню, где эта гадина тебе отраву подсунула, перестроить, — у тебя теперь будет еще и с морской водой бассейн. И пол подогретый, чтобы зимой не замерзнуть, упаси Аллах. Дня через три-четыре закончат, — он поднял вуаль и нежно коснулся губами прохладной щеки Марджаны.
— Спасибо, — сказала она, посмотрев снизу вверх в голубые глаза мужа. «Спасибо, любимый».
Девочка проснулась и поднялась на ложе. Снаружи шумел осенний ветер, гоняя палые листья. Брат спокойно сопел, свернувшись в клубочек. Серый, предутренний свет заползал в опочивальню, освещая разбросанные на огромном ковре игрушечные галеры, солдатиков, лежащего на боку деревянного коня на колесиках.
Ребенок встал, и, подойдя к двери, выглянул наружу. Море бурлило штормом — холодное, свинцовое, сильный дождь хлестал
Рядом с ногой девочки что-то проскользнуло, и она, наклонившись, радостно сказала:
«Ужик!»
Она почти ничего не помнила из той жизни — только нагретую солнцем траву, и девочку, с которой они играли на лугу, у большой реки. Та была старше ее, с рыжеватыми косами и васильковыми глазами. Феодосия не боялась змеек, что нежились на летнем тепле, они были маленькие и безобидные, а девочка, — как ее звали? — убегала от них с криком.
Феодосия смеялась и обвивала змейку вокруг смуглой ручки — как браслет.
Она вообще ничего не боялась — только огня. Где-то далеко, очень далеко была его пылающая стена, рушащиеся стены домов, серый, клубящийся дым. Матушка говорила, что тогда она спасла Федосью, заставив ее дышать, но девочка знала — на самом деле это был он. Мужчина — высокий, смуглый, темноволосый. Он наклонился над ней, и на девочку повеяло чистым, холодным ветром — будто была она далеко на севере, или в море. Федосья знала, — то был ее отец.
Змея — небольшая, красивая, — свернулась колечками и зашуршала чешуйками, подняв изящную голову.
— Здравствуй, ужик! — улыбнулась Феодосия и, присев на корточки, протянула руку вперед.
Женщина, пробормотав что-то, плотнее закуталась в отороченное мехом шелковое одеяло.
За стенами опочивальни свистел холодный, северный ветер.
— Марфа! — услышала она чей-то голос в его шуме. «Беги!» Темный человек ждал ее, заслонив собой выход.
Она схватила кинжал, и, обернувшись, ударила туда — раз за разом, слыша хрипы и стон, чувствуя, как течет теплая, свежая кровь по ее рукам.
Марджана проснулась и, обернувшись на Касю, что мирно спала в углу, посмотрела на свои испачканные кровью пальцы. Она вздохнула, и, нашарив ногами расшитые сафьяновые туфли, прошла в умывальную.
Она плеснула холодной водой на лицо и вдруг застыла — из соседней спальни, где ночевали дети, слышался голос дочери.
Марджана нашарила в постели кинжал, — с тех пор, как ее пытались отравить, она упросила, Селима вернуть ей оружие, и нащупала на рукоятке клинка золотую фигурку рыси.
В огромном зале было тихо и сумрачно. Янычары охраняли двери снаружи, а здесь, среди темных колонн, никого не было. Марджана осторожно открыла дверь детской.
Дочь стояла на коленях, с любопытством рассматривая коричневую, блестящую змею.
— Федосья, замри, — спокойно сказала Марфа, и, вспомнив, как учили ее покойный батюшка и отец Феодосии, метнула кинжал. Змея задергалась, пригвожденная клинком к ковру. Дочь ахнула, и Марфа, быстро пройдя к ней, зажав ей рот, со всей силы наступила на хребет змеи. Раздался тошнотворный хруст.