Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Шульман Нелли

Ворон молчал и она тяжело, горько улыбнулась. «Только вот не бывать этому, как мне кажется. Ты как со мной жить собрался — невенчанным?».

Он кивнул.

Анна отвернулась и посмотрела куда-то в угол комнаты. В уголках глаз заблестели быстрые, тихие слезы.

— Побаловался, и езжай себе в Англию, — скомандовала она. «К жене своей».

Он было открыл рот, но Анна резко махнула рукой: «Ты думаешь, я первый год на свете живу, и женатого мужика от холостого не отличу? И жена у тебя, Стефан, хорошая — видно же, и по

одежде видно, следит она за тобой, любит тебя».

«Да уж так любит», — подумал Ворон, вспомнив опостылевшую, холодную, — ровно лед, — супружескую постель.

— А что я горячая да сладкая, — серьезно сказала Анна, — так любая баба такой станет, коли ты с ней ласков да заботлив. Руки у тебя золотые, добрый ты, тут, — она похлопала рукой по кровати и зарделась, — сам знаешь, какой — ввек бы тебя отсюда не выпустила, — так что возвращайся-ка ты домой, и жену свою люби, как мужу хорошему и положено.

— А если я не хочу? — он приподнялся. — Если я с тобой хочу остаться, Анна? Не жалко тебе гнать меня?

— У тебя ж и дети, небось, есть? — она, не отвечая, зорко глянула Степану в лицо, и вздохнула: «Есть, конечно. Да как же ты можешь, что ж ты за отец тогда, коли оставить их собираешься?

Вот тебе слово мое — в полюбовницах я у тебя ходить не стану, — она твердо сжала губы и Ворону показалось, что лицо ее, — обычно мягкое, — выковано изо льда.

— А что ж мы с тобой тут делали тогда? — улыбнулся Степан. «Ты уже у меня в полюбовницах, Анна, так какая тебе разница — будем и дальше вместе жить».

— Человек, — тихо сказала женщина, — он же — не святой. А я столько лет одна, Стефан, — мне тоже ласки хочется, родить хочется от любимого. Однако же заповеди Господни я нарушать более не буду. Отправляйся домой. А что люблю я тебя — так меня, — она усмехнулась, — один такой бросил уже, не впервой мне.

— Не хочу я тебя бросать, не собираюсь, — сжав зубы, проговорил Ворон. — Я дом хочу, Анна, тепла хочу, я столько лет по свету брожу — возвращаться же мне надо куда-то? А тут, у тебя, — он попытался обнять ее, но женщина вывернулась, — слаще всего на свете.

— У тебя есть дом, — ответила Анна. — Езжай и чини его. Ты мне сеновал поправил? Поправил. Он старый, его еще прадед мой строил, а теперь, как ты о нем позаботился — он еще столько же простоит. Так же и с домом твоим — не рушь того, что годами делалось, Стефан.

Он внезапно вспомнил о бумагах, что лежали у него в кармане плаща и похолодев, посмотрел на нее.

— Да поняла я уже, что ты не просто так сюда приехал, — медленно проговорила женщина.

— Не просто так, — согласился Ворон. — Однако получилось…

— Получилась так, что давай, — распорядилась женщина, — где расписаться надо — я распишусь. Пусть эта сучка на эшафот взойдет, я слез лить не буду.

Степан, было, хотел что-то сказать, но прикусил язык, и потянулся за свернутыми документами. Они были перевязаны алой и белоснежной

лентами.

Она быстро пробежала их глазами и ядовито сказала: «Конечно, куда мне, неграмотной норвежке, сонеты на французском сочинять. Ладно, пусть все ее руки будет — мне не жалко. Судите ее, и рубите ей голову».

Анна быстро, резко, расписалась — перо едва не прорвало листы, и кинула ему связку:

— Доволен?

— Дура, — ответил он резко. — Побить бы тебя, да на женщину я никогда руки не подыму. Думаешь, мне легко, Анна, от тебя уезжать? Сердце-то — оно и у меня есть, хоть и не похоже на то, знаю.

Она внезапно, одним плавным, ласковым движением коснулась маленькой ладонью его груди.

— Слышу, бьется, — прошептала Анна. — Ну, ничего, Стефан, оно у тебя сильное, справится. На рассвете я тебя к фьорду провожу.

Он ничего не сказал, только умостил ее рядом и долго лежал просто так, вдыхая дымный аромат мягких волос.

Лодка зашуршала по камням, и она, потянувшись, сунула ему что-то в руку. «На корабле прочти», — попросила Анна. Степан кивнул, и увидел, как она стоит на берегу — маленькая, стройная, в темном, грубой шерсти плаще. Она не махала ему вслед, — просто стояла, глядя на блестящий, тихий простор воды.

Уже на палубе Ворон нащупал в кармане записку, и, развернув, прочел:

Так угасает песня строк, Итог, являя вечный: Того, кто так влюбиться смог, Разлука не излечит. И знают бедные сердца: Любовь не ведает конца.

«Куда мне, неграмотной норвежке, сонеты на французском сочинять», — вспомнил он, и чуть слышно сказал: «Ох, Анна, Анна, за что ж ты меня так?».

Ворон свернул бумагу, и было хотел разорвать ее, но, помедлив, бережно положил обратно.

С востока дул устойчивый, ровный ветер, и он подумал, что вот бы — и весь путь так. «Дома надо чаще с мальчиками верховой ездой заниматься. И мишени велю поставить, — постреляем. Посижу еще с детьми, научу их по картам ориентироваться. И все — теперь подольше буду в семье, — хоть без моря мне не жизнь, но они-то, любимые мои, — на берегу».

— «И дитя еще новое, — подумал Степан и улыбнулся. «Интересно, кто. Хорошо бы дочка. Ну, или сын еще один — тоже хорошо»

— Хочу домой, — вдруг тихо проговорил Ворон, глядя на то, как тает в снежном, холодном тумане Берген. «Хочу домой».

Часть четырнадцатая

Лондон, январь 1578 года

Марфа отложила счетные книги и потерла поясницу.

— Маша, а ты корову не хочешь завести? — вдруг спросила женщина. «Дороговато нам молоко-то обходится, на пятерых детей».