Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
«Ты хоть подумал, что бедная девочка ничего, кроме своей деревни, не видела? Молчи! — подняла она руку, видя, что Воронцов открыл рот.
— Ты ее со мной не равняй — я хоша с детства на золоте ела и на серебре спала, но меня батюшка с матушкой, ровно клинок булатный закалили. Поэтому я и не сломалась. А Маша тебе в руки попала — испуганная, одинокая, — и ты, взрослый мужик, надел ей кольцо на палец и оставил. Ты когда после свадьбы в море ушел? — прищурилась Марфа.
— Через месяц, — неохотно ответил
— Так что же ты хочешь? Ты за десять лет дома-то, сколько был — год, если все сложить? Али еще меньше? — Марфа подбоченилась. «Я тебе, Степа, скажу — у вас, мужчин, шлюхи есть.
Коли ты женат, но и к шлюхе тоже ходишь — ведь никто тебя не обвиняет, правда ведь?» — она смотрела на него своими невозможными зелеными глазами, требуя ответа.
Он молчал.
— А нам, бабам, что делать? — она вдруг вздохнула. «Да зачастую и не столько постели хочется, сколько просто — посидеть рядом, поговорить, поласкаться. Ты с Машей разговариваешь?».
— Да о чем с ней разговаривать? — в сердцах сказал Степан. «О детях только, более же она ничего не знает».
— Какой ты дурак, — простонала Марфа, опускаясь в кресло. «Господи, какой дурак! Ты почему со мной о политике говоришь?
— Потому что ты про это знаешь, — устало ответил ей брат.
— И Маша знает! И про книги знает — я ж говорю с ней. А ты приезжаешь, играешь с детьми, она тебя обихаживает, а ты и слова с ней не скажешь — будто она безъязыкая.
Ну, хорошо — вот ты муж, глава семьи, Евангелие им толкуешь, а в Евангелии что сказано — что Мария у ног Иисуса сидела, и он с ней разговаривал! Что ж ты за христианин, коли Иисус тебе не пример?
— И даже в гареме, Степа, и то султан с бабами говорит — уж поверь мне! — она усмехнулась.
«А там баб поболе, и не все они такие умные, как я, али жена твоя».
— Такая она умная, что блудить начала, — не смог сдержаться Степан.
— Я не говорю, что нет ее вины, — серьезно сказала Марфа. «Есть. Но и твоя тоже есть, и ежели ты сейчас Машу выгонишь, дак оно тебе потом отольется. Сказано же от Писания — кто из вас без греха, тот первый пущай бросит в нее камень. Ты, что ли, без греха, Степа?
В комнате повисло тяжелое, долгое молчание. «Я — не святой, Марфа», — жестко сказал Степан.
— Дак никто не святой, — вздохнула сестра.
Он поднялся. «Поеду в Лондон».
— Поешь, ради Бога, — Марфа сидела на ручке кресла, держа на коленях тарелку. «Ну, или попей хоть, ребенок-то ни в чем не виноват, ты о нем подумай».
— Дети как? — Маша жадно выпила полный кубок воды. «Я налью, — сказала Марфа, увидев, как невестка потянулась за графином. «Ты сиди спокойно. Дети хорошо, спать легли. Он уехал».
— Куда? — Маша побледнела.
— Сказал, что в Лондон, — Марфа вздохнула. «Ты вот что, сложи корзинку — ну там,
— Степан тебя убьет! — ахнула невестка.
— Вот что, милая, — жестко сказала Марфа, — кабы не дед мой, и не родители мои, упокой Господи души их, — дак ничего бы этого не было, — она обвела рукой комнату.
— И муж твой, — она помолчала, сдерживаясь, — на колу бы торчал, а мой — в остроге бы издох, и не спас бы их никто. Так что не Воронцовым указывать, что мне, Вельяминовой, делать».
— Так это ж не твой дом, ты же за Петей замужем, а коли замужем — так все, что твое, мужу принадлежит, — измученно сказала Маша. «Закон же такой».
— А я, дорогая, — сладко улыбнулась Марфа, — им и не владею. Ты думаешь, я законов не знаю? То дом казенный, мне в аренду сданный безвозмездно и бессрочно. Кого хочу туда, того и пускаю, и Степан твой мне не указ. Пусть Ее Величеству идет, жалуется.
Так что собирайся, а детям скажем, что ты уехала, потому что в Лондоне лучше рожать — к врачам ближе. Вот и все».
Маша тяжело поднялась. «Марфа, а если он мне мальчиков потом видеть запретит?» — красивое лицо невестки распухло от слез.
— Он в феврале в море уйдет — до осени, — Марфа хищно улыбнулась. «Ровно рысь», — подумала невестка.
— Как он из Нового Света узнает, куда я здесь с детьми езжу? — продолжила женщина. «Так что не волнуйся, все устроится».
— А деньги! — вдруг ахнула Маша. «Миссис Стэнли же заплатить надо, у меня — она покраснела, — даже и драгоценностей нет, чтобы продать».
Марфа выразительно закатила глаза.
— Как Симмонса осенью арестовали, — она зевнула, — дак я его незадолго до этого упросила за процент передоверить мой вклад Кардозо, — этому банкиру из Амстердама. Сказала ему, что, мол, взялись сейчас за католиков, и беспокоюсь я за деньги свои.
— А перед тем, как Симмонса владения конфисковали, так доверенность эта, — Марфа томно опустила ресницы, — потерялась. Так бывает.
И это моего дедушки деньги, не мои — коли дедушка распоряжается, дак Кардозо мне золото и выдает. Понятно? — усмехнулась женщина.
— Твой же дедушка в Святой Земле! — удивилась Маша. «Оттуда долго письма идут, это ж сколько его разрешения ждать надо!»
— Мой дедушка прислал одно письмо, — Марфа нагнулась и поцеловала невестку, — рассказать тебе, что в нем было? «Сколь внучка моя не попросит, столь ей и выдать», или как-то так, в общем.
— Марфа, — восхищенно сказала Маша, — ты такая умная!
— Пожила бы ты в гареме не неделю, а три года, — сердито ответила невестка, — дак тоже бы умная стала. И не в глуши своей, а в Стамбуле, в змеином гнезде этом. Давай складываться.