Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Шрифт:
— Ты сядь. Сядь, выпей, успокойся.
Юноша, не чувствуя вкуса, залпом осушил бокал.
— На Москву мне надо. Венчаться и увозить ее.
— Кого ее? — не понял Дженкинсон.
— Сестру Матвея младшую единокровную. Я ее с детства знаю, я сюда за ней и ехал.
Свататься.
— Посватался? — Дженкинсон стал одеваться.
— Куда вы?
— С тобой на Москву, куда, — проворчал купец. — Так ты что, невесту свою крадешь, что ли? Родители ее против?
— Родители не против, только вот царь Иван тоже хочет ее себе
— Шпагу не забудь, — коротко приказал Дженкинсон.
Когда он шел наверх, заботливо поддерживаемый Матвеем, он посчитал ступени — их было сто двадцать. Яркий полуденный свет ударил в глаза. Башкин дернул головой, зажмурился.
Он почти ничего не видел. «Как же я писать буду? Или, может хоть диктовать смогу, как Феодосий.»
— А Федор Васильевич где?
— Ждет нас, — прозвучал ровный ответ. — Вот сюда иди, тут возок.
Башкин почувствовал, как открывается перед ним низкая дверь. Внутри было тихо. Матвей помог ему усесться. «Сейчас поедем».
— Матвей знает, что я здесь, — выпалил Петя с порога, ворвавшись в дом Вельяминова. — Я его холопа, которого он ко мне с клинком подослал, убил.
— Сядь, не тараторь, — слегка опешив, приказал Вельяминов.
— Да что вы все «сядь» да «сядь», — сорвался на крик Воронцов-младший. — Я человека убил!
Федор с размаха залепил ему пощечину. Петя вздрогнул, заморгал виновато.
— Ничего, — утешил его Вельяминов. — У каждого свой первый раз бывает. У меня в пятнадцать лет это было, а с тех пор и не считал я.
— Вы воин, вы другое дело. — Пете вдруг бросилось в глаза, как постарел несгибаемый Вельяминов, буквально за несколько дней постарел.
— Ты теперь тоже воин. Ты царю дорогу перешел, думаешь, это так просто с рук сойдет?
Сейчас Марфа с матерью спустятся, благословим вас.
Они стояли в разных углах горницы — Марфа, с заплетенными косами, в нежно-зеленом летнике вдруг показалась Пете совсем не той девчонкой, что видел он в подмосковной. Она зашла с опущенной головой и так и осталась стоять, не взглянув на него, забрызганного грязью, с влажными от дождя волосами.
— Сватается к тебе Петр, дочка, — взяла ее мать за руку. — Что скажешь?
Марфа, прерывисто вздохнув, тотчас кивнула согласно.
— Венчаться вам надо не медля. — Федор прошелся по палате. — Венчаться и уезжать отсюда.
— Но почему?
— Ищут Петра, брат твой Матвей узнал его. А коли мы его дитем шестилетнего от смерти неминучей уберегли, так и сейчас на нее не предадим.
— А тебе, коли ты жена венчаная, — подала голос Феодосия, — окромя как с мужем рядом, другой дороги нет. Хочешь такую судьбу или другое выберешь? Тебя еще один человек хочет в жены взять.
— Кто?
— Государь Иван Васильевич на престол хочет тебя посадить, в царицы московские.
На длинных ресницах заблестели слезы.
— Учили вы меня, родители родимые, что нет ничего дороже чести, что бесчестно за нелюбимого замуж идти.
Он, как в тумане, взял девушку за руку и привлек к себе. Так, не разнимая рук, они опустились на колени перед иконой, что сняли со стены Феодосия и Федор Вельяминовы.
В возке душисто пахло сухим сеном. Башкин подумал, что ехать будет мягко, может даже поспать удастся. Он пошарил рукой в темноте, дотянулся до двери, хотел открыть, но она не поддалась. Он неуверенно позвал: «Матвей Федорович?».
На монастырском дворе Матвей поднес горящий факел к груде сена. Оно вспыхнуло сразу — весело, ярко. Возок заходил ходуном. Башкин, зайдясь в кашле, снова попытался открыть дверь, но тщетно. Удушливый дым завыедал глаза, забивался в рот. Я ж ему все сказал, и про отца его, и про Феодосию, успел подумать горько Башкин, зачем жжет он меня?
Раздался треск, откуда-то потянуло свежим ветром, и Башкин вслепую пошел туда. Он вдруг вспомнил, что от нее тоже так пахло — чистым теплым ветром и летними травами.
Стенки возка затрещали и рухнули. Горящий человек вывалился наружу в истошном неумолчном крике. Его заглушил монастырский колокол. Матвей в седле перекрестился, глядя, как тлеют остатки волос на голове несчастного, как съеживается кожа, как лопаются, вытекая и превращаясь в пар, глаза. Посмотрев на дымящегося, обуглившегося, слепо ползущего человека, он развернул коня и проехал прямо по голове умирающего. Сожженные кости поддались и на подковах осталась белая, тягучая масса. Потом он долго с ожесточенным наслаждением втаптывал останки в нагретую летним солнцем землю.
Ни разу еще не видел Энтони Дженкинсон такого венчания. В полутемной крохотной церквушке витал запах ладана, подрагивали слабые огоньки редких свечей. Родители невесты — пожилой, богатырского сложения боярин, и высокая, ему под стать, нестарая и очень красивая женщина молча стояли сзади, держась за руки.
В Лондоне никто бы не поверил, что владелец «Клюге и Кроу» венчается, как последний оборванец — в наскоро отчищенном кафтане, с исцарапанными руками.
— Имаши ли Петр, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию Марфу, юже зде пред тобою видиши? — спросил высокий худой монах в потрепанной рясе и надвинутом на лицо клобуке.
— Имам, честный отче.
«Сего ради оставит человек отца своего и матерь, и прилепится к жене своей, и будета два в плоть едину: тайна сия велика есть», — услышала Марфа и робко, осторожно взяла мужа за руку.
Супруги Вельяминовы негромко в один голос произнесли: «Аминь».
Обняв уже замужнюю дочь, Феодосия устремленные на нее суровые глаза казанского митрополита Германа, что недавно был вызван в Москву по приказанию царя — за то, что с амвона призвал государя покаяться за грехи его.