Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
Мэри обняла мать, — они были одного роста, — и тихо спросила: «Матушка, а как это будет-то?».
— Будет хорошо, — уверенно сказала Марфа. «Ты ж за взрослого человека замуж выходишь, тридцать три года ему, и смотрит он на тебя — будто никого другого и на свете нет. Ну что ты боишься?
Мэри скомкала в нежных, маленьких пальцах край серебристого кружева на платье, и, подняв на мать лазоревые глаза, спросила: «А можно, ну, без этого?».
— Да тебе понравится, — рассмеялась мать. «Пошли, сестру твою поторопим, уже и Виллем внизу заждался вас».
Мэри,
Она напоследок перекрестила Мэри, и, выйдя из комнаты, весело крикнула: «Ну, где там все остальные?»
Питер Кроу посмотрел на себя в зеркало и вздохнул: «Не люблю я весь этот бархат».
— Ты им через пять лет уже сам торговать будешь, — ядовито заметила Полли, расправляя складки своего шлейфа.
— Шелк у тебя флорентийский, — небрежно заметил Питер, кинув один взгляд на платье, — из той партии, что в конце осени привезли, я его помню. А прошивку эту итальянскую вы у мистера Ричардсона покупали, и, если бы я с вами поехал, вы бы получили еще большую скидку, ему выгодно со мной дружить, я ему покупателей буду поставлять. А тебе обязательно замуж выходить? — невинно добавил Питер.
— Что? — вздрогнула Полли и повернулась к брату.
Тот стоял, в камзоле темно-синего бархата, и белоснежной рубашке, и чуть заметно улыбался. «ты же моя сестра, — наставительно заметил подросток, — мне интересно».
— Я люблю Фрэнсиса и он меня тоже, — сухо заметила Полли. «И сходи, ради Бога, за Уильямом, посмотри, как он оделся — справился ли сам?».
— Я в четыре года математические задачи решал, — отозвался Питер, — и никто за мной с рубашкой в руках не бегал.
— Бегали, бегали, — усмехнулась Полли, — и я, и Мэри, и Лиза, и еще слуг с десяток.
— И вообще, — заметил Питер, накручивая на палец каштановый локон, — Мирьям и Констанца должны вам шлейфы нести, а вовсе не мы.
— Ты же знаешь, что Мирьям нельзя в церковь, Кардозо тоже — только на обед приедут, — закатила глаза Полли, — а Констанца не идет, потому что иначе Мирьям будет тут скучно сидеть одной.
Питер только тяжело вздохнул, и, выйдя из комнаты, позвал: «Уильям, если ты еще не одет, то надо это сделать прямо сейчас!».
Марфа устроилась на передней скамье, и чуть улыбнулась священнику. «Конечно, — вдруг подумала она, рассматривая беленый свод церкви, — был бы Майкл здесь, пусть бы он венчал, и помирились бы заодно, что там делить-то? Хотя нет, он же пуританин, как Степа во время оно был, он сюда, в англиканскую церковь, и заходить бы не стал, они ж и хоронят отдельно, и музыка у них запрещена».
Она перекрестилась, и Джон, сидящий рядом, шепнул: «Да не волнуйся ты так, у тебя зятья хорошие, что один, что другой».
— Ты поближе Копенгагена ничего не мог найти? — сердито,
«Загнал ребенка на край света, в холод».
— Ну, там теплее, чем в Эдинбурге, — рассудительно заметил Джон, — и мне нужен был человек при дворе короля Кристиана. Там спокойно, не волнуйся, хоть два десятка лет прожить можно».
Запел хор, и Марфа, вставая, успела увидеть радостную, счастливую улыбку на лице сэра Роберта. «Даже похорошел, — усмехнулась она. «Господи, вот же Джон людей подбирает — сморгни, и не запомнишь его. Фрэнсис — тот красивей, конечно будет. Только все равно им с Виллемом не равняться — он еще загорелый, после Индии с Африкой, и виски эти седые, и высокий какой».
— Хватит адмирала рассматривать, — донесся тихий голос Джона. «Вы с ним пять лет назад обвенчались, пора привыкнуть к тому, как он хорош».
— Хочу и рассматриваю, — Марфа гордо вздернула голову и, шурша шелковым, медного цвета, отделанным бронзовой прошивкой, платьем — опустилась на колени.
— Берешь ли ты, Фрэнсис, эту женщину, Полину, в свои законные жёны, чтобы, начиная с этого дня, в согласии с Божьим святым установлением, любить ее и заботиться о ней, в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?
Полли протянула красивую, холеную руку, и граф Ноттингем осторожно надел ей на палец кольцо.
— Берешь ли ты, Мэри, этого мужчину, Роберта, в свои законные мужья, чтобы, начиная с этого дня, в согласии с Божьим святым установлением, любить его и заботиться о нем, в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?
Марфа услышала нежный голос дочери: «Беру», и вдруг прошептала: «Господи, ты же хотел своих дочерей к алтарю повести, так хоть порадуйся, милый, видишь, как хорошо все».
— Ну, ну, — раздался ласковый голос сзади, и Марфа, приняв от брата кружевной, пахнущий мускусом платок, — вытерла слезы.
Мирьям Кроу оглядела накрытый стол и сказала: «Вот тут наш угол, здесь дон Исаак с доньей Ханой будут сидеть, и я». Она обернулась к подруге и сказала: «Я так рада, что ты мне составила компанию, тебе же, наверное, хотелось посмотреть на венчание?».
— Вовсе нет, — смуглое, живое, некрасивое лицо Констанцы расплылось в улыбке, и она небрежно добавила: «Я венчаться не буду».
— Как! — удивилась Мирьям.
— Я не верю в Бога, — пожала плечами Констанца. «Как папа, — она вдруг ахнула: «Ой, прости!»
— Ничего, — вздохнула Мирьям, — я привыкла уже. «Как это — не веришь?».
— Смотри, — Констанца вытащила из-за корсета сложенное письмо. «Вот, это из последнего, — она прищурилась и прочитала: «Ты спрашиваешь, дорогая девочка, венчался ли я с твоей мамой? Нет, потому что мы оба считали, что любовь между мужчиной и женщиной не нуждается в навязанных извне ритуалах, которые ничего к этой любви не добавляют. Более того, я не верю в существование Бога в его общепринятой трактовке… — ну, тут дальше одна философия, — вздохнула Констанца, — я должна в этом разобраться и потом тебе все расскажу.