Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Шрифт:
— Мне отец много о вас рассказывал, — чуть покраснев, пробормотал Никита.
— Надеюсь, только хорошее, — Волк поднял бровь и рассмеялся. «Водка-то у тебя есть, Григорий Никитич? — поинтересовался мужчина. «А то я пятнадцать лет ее не пробовал, тут, у вас, наверное, тоже из риса гонят?»
— Гонят, — презрительно сказал Гриша. «Однако же я из Китая семена пшеницы привез, ну, хлеб печь, и еще кое для чего, — он улыбнулся. «Так что сейчас князь вернется, и сядем, он-то сам не пьет, понятное дело, но без него все равно —
— Вот и хорошо, а то тесть мой, — второй, — добавил Волк, заметив удивленный взгляд Гриши, — он-то как раз водку любит, еще со времен, как на Москву ездил. Ну, пошли, познакомишься со всеми, — он похлопал Гришу по плечу, — там Данилка мой, и шурин, брат Федосьи самый младший. Ну, ему десять, мы ему пока наливать не будем.
Князь спешился у дома священника, и, сняв с седла связку птиц, велел Николаю:
«Подожди».
Отец Павел сидел над рукописью.
— Я вам уток привез, — смешливо сказал Тайбохтой со двора, заглянув в окно избы. Отец Павел отложил перо и потянулся: «Вот вы скажите мне, князь, почему это так — и я по-корейски говорю, и вы — тоже, я еще и по-китайски, ну там другие языки я не считаю, — отмахнулся священник, — а как писать, так сразу затруднения? Даже не писать, а переводить».
Князь улыбнулся. «Я так думаю, это дело поправимое, святой отец, с опытом придет. Мы завтра как с вами, говорить будем?».
— Конечно, — темные глаза отца Павла усмехнулись. «Вот дети уйдут, сразу и жду вас. Вы же сами знаете, князь, — мы с вами пять лет уже разговариваем, и даже дальше сотворения мира не продвинулись».
— Уж больно интересно, да и торопиться нам некуда, — Тайбохтой повесил уток на окно, и, было, собрался, уходить, как священник добавил: «К детям-то вашим гости приехали, на корабле, внучата ваши разболтали, как занимался я с ними».
— А ну давай, — обернулся Тайбохтой к старшему внуку, — посмотрим, что там за гости. Князь легко вскочил в седло, и, взглянув в конец улицы, пробормотал: «И верно, вон, ворота открыты».
Он, чуть пригнув голову, шагнул в горницу и, сразу найдя ее глазами, распахнул объятья:
«Ну, здравствуй, Ланки!»
— Почему «ланки»? — тихо спросил Виллем у Волка.
— Это на его языке, «белка» значит, — объяснил мужчина. «А жену вашу, — он едва не рассмеялся, — «локка» зовут, лиса, то есть».
— Очень верно, — Виллем посмотрел на высокого, крепкого, смуглого мужчину, в кожаной, украшенной бисером безрукавке, с темными, побитыми сединой волосами, заплетенными в косу.
Адмирал поднялся и велел Волку «Переведи».
Тео отступила в сторону и сказала: «Батюшка, это Виллем, муж матушки, то есть».
— Виллем де ла Марк, — адмирал протянул руку и Тайбохтой, пожав ее, рассмеялся: «Как у вас говорят, рад встрече. Ну, — он обернулся к Василисе, — все в сборе, пора и за стол.
— Щи! — Волк застонал от удовольствия. «Я их с той поры еще
— Я — сказал Виллем, потянувшись за хлебом, — когда с вашим дядей на Москву ездил, каждый день их ел, так что вы, мадам, — он поклонился Василисе, — мне еще наливайте, я их люблю.
Тео перевела, и Василиса, покраснев, тоже поклонившись, ответила: «Рады, что вам нравится».
— Мы вам с собой бочку капусты квашеной дадим, — предложил Гриша, — или даже две. Все равно вы долго плыть будете, как раз съедите.
После пирогов Тайбохтой велел: «Так, женам надо деток укладывать, а вы — он посмотрел на старших внуков, — возьмите молодежь, прогуляйтесь к морю, тепло еще. Ты, Гриша давай, неси, что есть у тебя, а мне того, с юга выставь, из слив, — оно легкое. Вы-то все в церковь пойдете, — князь усмехнулся, — а мне опять на охоту ехать.
— А почему вы в церковь не ходите? — поинтересовался Виллем.
Тайбохтой выслушал Волка и задумчиво ответил: «Может, и пойду когда-нибудь. Пока просто с отцом Павлом разговариваю, умный он, как брат Локки моей, Вассиан, или как отец Никифор, там, — он махнул рукой на запад.
Никита взглянул на хрупкую, изящную, смуглую девушку, что сидела рядом с женщинами, держа на коленях уже засыпающего брата, и, краснея, тихо спросил у Волка: «Михайло Данилович, а ваша дочка по-русски говорит?».
— Говорит, сам же слышал, — удивился Волк.
— Марфа Михайловна, значит, — Никита встряхнул головой и решительно встав, подогнал брата: «Давай, Николай, бери остальных, можете мою лодку на воду спустить, я разрешаю».
— Батюшка, — спросил Уильям, — а можно мы на «Гордость Лондона» сплаваем, покажем ее?
— Только осторожней там, — велел адмирал, и приказал Волку: «Давай, разливай».
— Марфа Михайловна, — услышала она низкий, красивый голос, и, подняв глаза, встретилась с его глазами — темными, чуть раскосыми. Юноша стоял, краснея, и Марта подумала: «Какой высокий, как батюшка, только плечи еще шире».
Она тоже зарделась, и, передав спящего Степу Федосье, встав, сказала: «Да, Никита Григорьевич?».
— Мальчишки, — он улыбнулся, — на корабль поплыли, а я подумал — вы прогуляться не хотите, у нас тут красиво очень, на берегу.
— С удовольствием, — ответила Марта, и Василиса, взглянув им вслед, шепнула Федосье:
«Невестку, может, мне привезла, а, подруженька?»
— Может и так, — медленно ответила Федосья, держа на коленях Степу, — может и так, ну дай-то Бог. Пойдем, мальчишек уложим, есть у тебя в горнице-то место мне заночевать, а то мужчины, — он вздохнула, — чувствую, до утра засели. А мы заодно и поболтаем.
— Да есть, конечно, — Василиса обвела глазами стол. «Ну, посуду мы убрали, а как поесть захотят, Григорий Никитич знает, где что лежит, не пропадут».