Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

Шульман Нелли

Даймё посмотрел на опускающееся за горы солнце, и, махнув рукой, велел палачу:

«Обрезайте!».

Тот, примерившись, рубанул по толстой веревке мечом. Снизу, из ямы раздался плеск и Масамунэ-сан с отвращением скривился.

— Поднимите крышку, — приказал он, двоим эта, что стояли с деревянными лестницами, — спуститесь туда, и посмотрите — мертв он, или нет. «Если еще жив, — подумал даймё, — велю отрубить голову, достаточно он мучился».

Снизу донеслось невыносимое зловоние и писк крыс. Дайме едва заставил себя подойти к краю ямы, и взглянув

вниз, чуть не отшатнулся — бурая масса на дне кишела белыми, извивающимися личинками мух. «Ну да, — вспомнил даймё, — они тут день на солнце гнили еще».

— Мертв, — ваша светлость, — донесся до него голос эта. «Не дышит».

— На спину его переверните, — велел Масамунэ-сан. Он посмотрел в остановившиеся, темные, глаза священника и коротко приказал: «Засыпать тут все».

Вернувшись в замок, он позвал управляющего и сказал, сцепив пальцы: «Так. Истопить фуро, и есть же у меня там, в женском крыле девственница какая-нибудь? Ну, я помню, мы брали кого-то на случай, если Марико-сан не подойдет».

— Конечно, ваша светлость, — поклонился управляющий, — она все еще тут.

— После фуро пришлите ее ко мне в покои, — велел даймё, и, улыбнувшись, добавил: «И пусть в павильоне для купания раздвинут перегородки, я хочу полюбоваться вечерним небом.

Сегодня очень яркий закат».

Марта стояла на корме корабля, глядя на запад. «Ты бы вниз пошла, — озабоченно сказал Дэниел, — холодно уже. Матушка сегодня рыбу приготовила — не поверишь, какая вкусная».

— Как кровь, — медленно проговорила Марта, вцепившись пальцами в борт корабля. «Как кровь».

Дэниел увидел, как ее глаза расширились. За «Гордостью Лондона», ныряя в воздухе, ловя ветер, летела чайка — маленькая, изящная, с красивыми, распахнутыми крыльями.

— Мама, — Марта откинула голову назад, и, задрожав, запела, — одним горлом, беззвучно.

Чайка все вилась вокруг, а, когда горло девушки застыло, — исчезла в алом, огненном сиянии.

— Вот, — тихо сказала Марта, перекрестившись, — теперь все будет, как надо.

Отпустив девушку, Масамунэ-сан вытянулся на футоне, и, зевнув, велел управляющему, что ждал за ширмой: «Оставь ее, она неплоха, и расплатись с родителями. И пусть меня не будят, — сварливо добавил даймё, — после обеда я поеду на прогулку в горы, а до этого времени — дайте отдохнуть».

Он спал крепко, и, открыв глаза, прислушался — комнату заливало утреннее солнце, и в перегородку кто-то осторожно скребся.

— Я же приказал, — измученно простонал Масамунэ-сан, — или я должен тут всем головы отрубить, чтобы выспаться?

— Ваша светлость, — раздался испуганный голос управляющего, — тот священник..

— Воскрес из мертвых, как этот их бог? — кисло поинтересовался даймё.

— Нет, — слышно было, как управляющий сглотнул, — но вы должны это видеть.

Холмик на месте казни покрывали белые хризантемы — белые, как самый чистый снег, как иней, как летние, пышные облака, что плывут над горами. Посередине, — даймё вгляделся, — росли бронзовые, — роскошные, яркие, и крест, что они образовывали, было видно

уже издалека.

Толпа, что стояла внизу, молча смотрела на цветы, и даймё вдруг послышалось, что кто-то сказал: «Чудо!».

— Кто посмел посадить? — ледяным голосом произнес Масамунэ-сан. «Кто посмел, я спрашиваю!»

— Ваша светлость, — забормотал управляющий, — ни один цветок не смог бы так вырасти за ночь…

«Ни один, да, — даймё вдруг вспомнил азалии в своем саду. «Сколько я с ними бился, — подумал он, — а потом за одну ночь все изменилось».

— Срыть тут все, — коротко приказал он и, не оборачиваясь, пошел к замку. Он отменил прогулку в горы, и плохо спал, ожидая услышать стук в перегородку.

Конечно, следующим утром, они опять были там — еще более яркие. Даймё зло пнул ногой цветок, и, вздохнув, проговорил: «Оставьте их в покое, пусть растут, как знают».

Людей внизу только прибавилось, и, Масамунэ-сан на мгновение показалось, что среди них он увидел знакомое лицо старшей сестры.

— Да нет, она же мертва, — пожал плечами даймё, исчезая за мощными воротами замка.

Мияко-сан поежилась от ночного холодка, и, нагнувшись, прошептав что-то, сорвала белую хризантему, положив ее в рукав кимоно. На холме никого не было, внизу едва виднелись редкие огоньки дремлющего города.

Отец Франсуа перекрестил ее и Хосе, и сказал: «Ну, храни вас Господь, чтобы добрались до Нагасаки в добром здравии. А я, — он обернулся и посмотрел на играющий бронзой крест, — как туда дойду, тоже расскажу о смерти праведника, — он посмотрел на Хосе и добавил:

«Берегите себя».

Хосе пожал священнику руку и мягко проговорил: «Пойдемте, Мияко-сан, дорога у нас неблизкая».

Уже идя по проселку, что вел на юг, она оглянулась и шепнула, дрожащим от слез голосом:

«Как же это будет теперь, Хосе-сенсей?».

— А вы ничего не бойтесь, — тихо ответил он. «Молитесь Господу, как папа делал, и не бойтесь — Он позаботится, — и о нас, и о нем».

Женщина кивнула и вскоре две невысокие фигуры растворились в глубокой тьме, что спустилась на равнину.

Виллем достал бронзовую астролябию, и, подозвав мальчиков, велел: «Так, ты, Дэниел, определяешь наши координаты, — ты ведь умеешь уже, а ты — Уильям, наносишь их на карту».

— Отличная гавань, — повернулся он к вышедшему на палубу Волку, — просто отличная. Кто бы тут ни обосновался потом — адмирал окинул взглядом бухту, и острова, разбросанные по заливу, — поверь моему слову, — будет владеть этой частью моря.

Волк посмотрел на рыбацкие лодки, на развешанные сети, и тихо сказал: «Может, тут никого уже и не осталось».

— Ну, — адмирал потянулся за подзорной трубой, — сейчас и узнаем.

Волк посмотрел на жену, — она стояла, чуть побледнев, комкая широкие рукава кимоно.

«Море, — весело сказал Стефан, что сидел на руках у Марты, — море большое!».

— Ну, дорогой зять, — заметил адмирал, — сам посмотри.

Волк застыл, разглядывая крепкие, будто на века срубленные избы, и с удивлением сказал: