Вельяминовы. Начало пути. Книга 2

Шульман Нелли

— Они должны быть здесь послезавтра, — тихо, углом рта, сказал его собеседник — неприметный мужчина средних лет, при шпаге. «Погода хорошая, штормить не будет.

«Святая Мария» останется в открытом море, как обычно, а два барка пришвартуются в том заливе, на севере».

— Вам надо уезжать, — так же тихо сказал Джованни, не отрывая взгляда от белых, быстро бегущих барашков на волнах. «Мендеса вызывают в трибунал — поступил донос на его жену.

Я ничего не могу сделать — не убивать же мне его! Мне тут еще работать».

Мужчина

побледнел. «Эстелла ничего не скажет, в этом я уверен. Хоть бы что они с ней делали — ничего не скажет. Я семь лет с ней на связи, знаю, о чем говорю».

— Мендес скажет, — усмехнулся Джованни, — краем губ. «Он знает про Панаму?».

— К сожалению, да, — вздохнул мужчина.

— Вообще, — ядовито сказал Джованни, — не стоило все доводить до такого…, - он не закончил.

«Сообщили бы про Мендеса раньше, вы ведь знали. Мы бы с ним разобрались, как положено. Или это она вам запретила?».

— Она, — хмуро ответил мужчина. «Клялась, что дон Диего безопасен».

— Сантименты, — пробормотал Джованни. «Снимайтесь-ка вы с якоря, уважаемый сеньор. Кто-то из наших доставит вас в Панаму, а там уже на месте разберетесь. И вот что еще — мы можем зайти к вам в контору, не вызывая подозрения?».

— Вполне, — хмыкнул мужчина. «Я же таможенник, мало ли что у вас там с этими книгами».

— Покажете мне на карте, где этот залив, — велел Джованни. «Я хочу с Куэрво парой слов перемолвиться. Он же сам будет на барках?».

— Конечно, — улыбнулся мужчина. «Он же не только на море работает — на суше тоже мало кто с ним сравнится. Вы с ним хотите про эти караваны с рудников поговорить?».

— И про это тоже, — медленно ответил Джованни. «И про это тоже, дорогой сеньор».

— Ее мне уже не предупредить, — подумал Джованни, наблюдая за тем, как индейцы заносят книги в архиепископский дворец. «И вчера — его высокопреосвященство с меня глаз не спускал. Домой к ней приходить нельзя — там эта Мануэла, она меня запомнила. Господи, ну, может, повезет, может, Мендес окажется достойным человеком. Говорила же она, что ее муж — не предатель. Хотя уж если человек — трус, то это опасно, нельзя им доверять».

Он вздохнул и пошел в собор — начиналась обедня

— Ну, что у нас осталось? — архиепископ потянулся.

— Пробный оттиск книги этого самого Мендеса — с готовностью ответил дон Альфонсо.

«Чистая медицина, ваше высокопреосвященство, я просмотрел».

— Медицина тоже бывает разная, — сварливо сказал архиепископ. «Чего стоит хотя бы этот еретик Мигель Сервет, да сотрется имя его из памяти людской».

— Его сожгли протестанты, — безразлично заметил Джованни, и вдруг вспомнил библиотеку в женевском доме Кальвина и глухой, старческий голос своего наставника:

— Ну что ты от меня хочешь, Жан! Я ошибся — я тоже ошибаюсь. Я не хотел костра — я настаивал на том, чтобы Сервету отрубили голову. Меня за это, кстати, обвиняли в излишнем благодушии. Теперь, конечно, оглядываясь назад, я понимаю, что Кастеллио был прав,

когда опубликовал свой памфлет: «Следует ли преследовать еретиков». Не надо было убивать Сервета, конечно».

— Вот только Кастеллио изгнали за этот памфлет со всех постов, и он сейчас зарабатывает на хлеб, обучая тупых купеческих сынков, а вы сидите здесь, — ядовито заметил Джованни.

— И как это он меня еще не выгнал тогда, молодого наглеца, — усмехнулся про себя ди Амальфи. «Возился со мной, занимался. Сколько ж мне лет было? Да, только восемнадцать исполнилось, я и не повенчался еще с Мари. Как это писал Кастеллио: «Убийство человека — это не защита религиозной доктрины, это просто убийство человека».

— И протестанты бывают на что-нибудь полезны, — заметил архиепископ, и трибунал — рассмеялся.

Джованни сомкнул пальцы и посмотрел на человека, что сидел перед ними. Красивое лицо Мендеса побледнело, темные, большие глаза оглядывали зал. Статуя Иисуса в терновом венце стояла рядом с большим, вымытым до блеска окном, за которым были видны красные черепичные крыши города. Забил колокол, и Мендес, вздрогнув — перекрестился.

— Дон Диего, — мягко сказал архиепископ, — вы знаете, почему вы здесь?

— Что-то с книгой? — откашлявшись, спросил Мендес. «Я все проверял, ваше высокопреосвященство, там все в соответствии с учением святой церкви. Но я могу переписать, если надо, я мог ошибиться…, не знать».

— С книгой все в порядке, — улыбнулся председатель трибунала. «Мы, конечно, не доктора, но ее вполне можно печатать».

— Спасибо, — Мендес выдохнул и Джованни увидел, как он успокаивается. «Я четыре года над ней работал, это большой труд, ваше высокопреосвященство, было бы жаль…»

— Мы хотели, — прервал его архиепископ, — дон Диего, поговорить с вами касательно вашей жены».

Джованни увидел, как Мендес испуганно сжался на скамье, и обреченно подумал: «Все. Я так и знал».

— Доньи Эстеллы? — спросил Мендес, слабым, еле слышным голосом. «А что с ней? Она уважаемая женщина, благочестивая».

— Вы знали, что она — конверсо? — резко, будто удар хлыста, прозвучал голос архиепископа.

— Не зажигай свечи, — сказал Давид злым шепотом, там, еще на Канарах, когда они ждали корабля в Панаму. «Это риск».

— Давид! — удивилась Эстер. «Да ты что! Я тихо, никто не заметит — как это так, это ведь заповедь. А если у нас сын родится — ты что, и обрезать его не собираешься?».

— Обрезать я могу его сам, — жестко ответил Давид. «Об этом никто не узнает. А свечи могут увидеть. Надо быть очень, очень осторожными, Эстер».

— Да ты, что, боишься, что ли? — удивилась жена.

Он ничего не ответил, но сейчас, глядя в спокойные глаза нового инквизитора — красивого, высокого мужчины лет сорока, Давид вдруг почувствовал страх — липкий, отвратительный, будто паутина, которую он видел в джунглях на севере, когда ездил туда за травами — огромная, натянутая среди деревьев.