Вельяминовы. Начало пути. Книга 3

Шульман Нелли

— Можно, — едва слышно сказала Мирьям, глядя на рисунок. Женщина смотрела на нее, — прямо и твердо, не отводя глаз, и она вдруг сказала: «Как вы сумели…»

— Ваш отец так смотрел, я помню, — Мирьям вскинула голову и подумала: «Господи, какой он огромный, всю комнату собой занимает».

— И еще, — он отложил альбом, — ваш отец, кузина — он никогда ничего не боялся.

Мирьям поднялась, и, не отнимая пальцев от ручки кресла, чувствуя, как стучит ее сердце, сказала: «Я тоже, кузен. Не боюсь».

— Вот и хорошо, — он нагнулся и поцеловал

ее в губы — долго, медленно, притягивая ее к себе, не отпуская, взяв за руки.

В дверь постучали и Мирьям слабо, чувствуя, как перехватило у нее горло, сказала:

«Открыто!»

Мэри зевнула и, подняв голову от подушки, прислушалась — в комнатах было тихо, только откуда-то доносились веселые голоса детей.

Питер просунул каштановую голову в дверь опочивальни и важно сказал: «Папа во дворце, а мы играем. Можно ребеночка?»

— Можно, конечно, милый, — улыбнулась Мэри. Дочь появилась на пороге вслед за Питером и потребовала: «Я тоже!»

— Ну, вот и забирайтесь на кровать, — рассмеялась женщина.

— Там братик, — Питер прижал ладонь к ее животу. «Как Джордан. Я к маме поеду, на корабль, — он повернулся к Марте.

Та оторвала ухо от кружевной рубашки и, поправив бронзовые волосы, вздохнула: «А я?»

— А ты, — Мэри пощекотала дочь, глядя в изумрудные, прозрачные глаза, — отправишься в Новый Свет, и следующим летом вы встретитесь.

Питер вдруг взял маленькую ладошку Марты и серьезно сказал: «Жди». Он взглянул на лицо Мэри, и, слезая с кровати, добавил: «Бабушки нет».

— Мама! — испуганно проговорила Марта, увидев, как искривились губы женщины.

— Ничего, милая, — Мэри чуть улыбнулась. «Вы пойдите, позовите Стивена. Все будет хорошо».

Пасынок зашел в опочивальню и сказал: «Мэри, я быстро. Отведу их к дяде Хосе. Бабушка ушла, с утра еще, сказала — по делам. Вы потерпите?».

— Потерплю, — она потянулась за халатом и подумала: «Как сильно. Сейчас дети уйдут, и я покричу, пугать-то не надо их».

Дверь закрылась и Мэри, прикусив губу, поднявшись, тяжело дыша, — стала расхаживать по персидскому ковру. «Я потом — сказал из-за двери подросток, — сразу к папе побегу. Вы только не волнуйтесь, все хорошо будет».

— Спасибо, — она часто, неглубоко задышала, и, подождав, пока захлопнется дверь, еще успела помахать детям рукой. А потом она застонала, опираясь об изящный, с бронзовыми ручками комод.

Элияху вышел на улицу и сразу увидел высокого, белокурого подростка в темно-зеленом, бархатном камзоле, который вел за руку темноволосого мальчика.

— Что случилось? — озабоченно спросил юноша. «Тетя Мэри?»

Стивен кивнул и, спустив Марту на землю, вздохнул: «Как прошли собор Парижской Богоматери, сразу потребовала: «Ручки!»

— Ручки! — подтвердила девочка, вскинув бронзовую голову. «Сейчас, — подхватил ее Элияху, и сказал: «Давай, поднимемся, только никого дома нет».

— Как — нет? — Стивен побледнел. «Я тете Мэри обещал….

— Да все хорошо будет, — примирительно сказал Элияху, идя по широкой, каменной лестнице

на второй этаж. «Тетя Мирьям за покупками пошла, а дядя Иосиф — за детьми следит. И Мария — здесь. А тетя Лиза — с утра ее не видно, гуляет, наверное, или тоже — в лавках».

Хосе открыл дверь, и, бросив один взгляд на лицо Стивена, велел: «Элияху, собирай сумку, будешь мне помогать. А ты, — сказал он подростку, — беги, отца своего приведи. Дети тут побудут, ничего страшного, да и Мирьям скоро вернется».

Мария вышла из детской и сказала: «А кто это тут грустит, и надул губы? Мы с Авраамом играем в доктора, давайте с нами!»

Дети ринулись по широкому, застеленному ковром коридору и Хосе, приняв от юноши, сумку, заглянул в кабинет: «Папа, вы покормите Эстер тогда, как она проснется. Мэри рожает».

— Иди, и занимайся своим делом, — раздался смешливый голос Джованни. «Тут все будет в порядке».

Они спустились вниз, и Хосе подтолкнул Стивена: «Ну, все, отправляйся во дворец, там твоего отца найти — тоже дело небыстрое».

Уже когда они шли через мост Святого Людовика, Элияху, помявшись, сказал: «Дядя Иосиф, я еще никогда не принимал роды».

— Ну, — рассудительно заметил мужчина, — надо же когда-нибудь начинать. Он улыбнулся и, лавируя между повозок торговцев, что чередой тянулись по мосту — пошел к площади Дофин.

В садах Тюильри было тихо, только откуда-то издалека, из-за мощных стволов шелковиц доносился мерный стук копыт — королевские конюхи прогуливали лошадей.

— Джон ведь тоже, — подумала Лиза, глядя на тетрадь, что лежала на каменной скамье, — давал мне свои рукописи читать. А потом все сжег. Господи, а ведь он меня любил тогда, уехать мне предлагал. Все по-другому было бы, наверное. Жила бы спокойно в деревне, воспитывала бы детей. Ну да впрочем, — она чуть вздохнула, — как сложилось, так и сложилось. Хорошо, что он счастлив, матушка говорила — две девочки у них».

— Это очень хорошо, месье Оноре, — она наклонилась и подала ему тетрадь. «Очень, очень хорошо. И эта синеглазая пастушка, с каштановыми волосами…, - Лиза рассмеялась и добавила: «Только она очень жестока, ваша Лидия. Меландр так страстно объясняется ей в любви, а Лидия — просто уходит, пожав плечами, и даже единым словом его не обнадеживает».

Легкий ветер чуть ерошил его темные, с проседью волосы. Д’Юрфе посмотрел на нее сверху вниз и ласково сказал: «Ну, мадам Изабелла, написать Лидию иначе — было бы погрешить против истины, ведь вы же сами…»

Она посмотрела на букет фиалок у себя в руке и вдруг улыбнулась: «Я той неделей уезжаю в Италию, месье Оноре. Через Флоренцию и Падую — в Венецию».

— Я знаю, — мужчина помолчал и вдруг, зло, подумал: «Мы же не дети, зачем я буду от нее это скрывать? Уж если я признался ей в любви, то и это могу сказать. Ну, промолчит, пожмет плечами».

— Я тоже, мадам Изабелла — карие глаза посмотрели на нее, — беру рукопись и еду в Италию.

Мне кажется, — хмыкнул д’Юрфе, — Меландр еще недостаточно страдает.