Вельяминовы. За горизонт. Книга 3
Шрифт:
– Трое наших в команде, – смешливо подумала Марта, ведя машину, – Максим-младший, Питер и юный Ворон. Двое нападающих и полузащитник, а защитник теперь в Москве… – у Марты тоскливо заболело сердце. Она вспоминала о старшем сыне каждый день, спускаясь на большую кухню особняка:
– Здесь он сидел за завтраком… – по будням они ели на кухне, – здесь висел его фартук… – фартук, по старшинству, перешел к Максиму-младшему, – здесь он вечерами варил какао для младших… – юный Ворон дразнил Генриха наседкой. Старший сын добродушно
– Дурак, – отзывался он, – станешь старшим, тогда поймешь… – Марта гладила резную спинку дубового стула:
– Мальчик мой, как он там? Он опять обретается в общежитии, только теперь он изображает каменщика… – о Генрихе в Британии знало едва ли с десяток человек. Мистер Джеймс по телефону обнадеживал Марту:
– Выглядит он хорошо… – уверял ее коллега, – не волнуйтесь, миссис М. Он на отличном счету, его сделали старостой группы… – имена немцев и поляков, соучеников Генриха, легли в аккуратно приготовленные папки. Марта сама приклеила ярлычок на серый картон:
– Пастор… – она провела пальцем по этикетке, – мы его называем Пастором… – сын получил от Мэдисона сработанные в Британии безукоризненные советские документы:
– Паспорт, военный билет отслужившего срочную службу, комсомольский билет с уплаченными взносами, информация о его легенде… – по легенде товарищ Миллер рано лишился родителей:
– Он жил у тетки, потом и она умерла. Его забрали в армию, теперь он демобилизовался… – Марта соглашалась со специалистами, настаивавшими на именно таком объяснении акцента сына:
– Если бы он был военным сиротой из Прибалтики, он бы вырос в русском детдоме и говорил без акцента… – видя грусть в ее глазах, муж вздыхал:
– Любовь моя, парню девятнадцать лет, он взрослый мужчина. В его возрасте я успел отмотать первый срок. Все будет хорошо, он на отличном счету на Лубянке, и твоя мама так же говорит… – по телефону Анна заметила:
– Паук, то есть мой племянник… – мать помолчала, – понятия не имеет о существовании Генриха. Он не узнает его, даже если они столкнутся… – Марта была уверена, что родственники рано или поздно встретятся:
– Сейчас надо думать не об этом… – раннее заседание шло в ее кабинете, – сейчас надо спасать Джеймса… – она не могла полететь в Москву, ни тайно, ни открыто:
– Меня арестуют на границе, а прыгать с парашютом без должной подготовки операции, это безумие… – по мнению начальника Марты, сэра Ричарда Уайта, спасательная миссия все равно была бесполезна:
– Он прав, – Марта сидела у телефона в боковой комнатке, – в таких случаях счет идет не на дни, а на часы. Но Джеймс может не выдержать и рассказать о Пеньковском, о Журавлеве… – Марта не хотела думать о самом плохом:
– О Генрихе не знает даже посол. Даже третий секретарь понятия ни о чем не имеет, а он работник Набережной, мы ему доверяем. О Генрихе не знает и Густи… – Марта не собиралась ничего менять:
–
– Сэр Дик, – коротко сказала Марта, – нужна охрана для миссис Веры и детей. Пусть за домом немедленно установят негласное наблюдение… – начальник открыл рот, Марта вздохнула:
– Я сама к ней поеду, когда закончу разговор с Москвой… – ожидая, пока тетя вернется на линию, Густи бездумно рисовала закорючки на листе бумаги. В трубке раздался сухой голос:
– Ладно, держитесь. Сообщайте обо всех изменениях ситуации. Мне надо ехать к миссис Мэдисон… – Густи сначала не поняла, о ком идет речь:
– Моль овдовеет… – Густи не питала иллюзий насчет планов русских, – в сорок лет, с двумя детьми на руках, она точно себе больше никого не подцепит… – едва Густи положила трубку, как затрещал внутренний телефон:
– Леди Августа, вы здесь… – обрадовалась секретарша посла, – консульский отдел сегодня закрыт, все звонки достаются мне. Он говорит по-русски. Перевожу звонок на ваш аппарат… – защелкали кнопки:
– Будьте добры мистера Смита… – вежливо попросил знакомый ей голос, с похожим на говор Густи прибалтийским акцентом:
– Ерунда, это не может быть Теодор-Генрих, что ему делать в Москве…
Отозвавшись: «Здесь таких нет», Густи небрежно кинула трубку на рычаг.
Сухая трава шуршала под ногами. Над блистающим простором Лох-Ломонда медленно парили озерные чайки. Мэдисон достал трофейный, цейсовский бинокль:
– Смотрите, мисс Вера, пароходик отчаливает от пристани. Вы, наверное, никогда на таком не катались…
Ее бледные щеки немного порозовели от еще теплого солнца. Вера помотала светловолосой головой:
– Нет, мистер Джеймс, каталась, девочкой. Родители меня возили в Озерный Край… – Мэдисон отозвался:
– В Англии не считается. Сначала пообедаем, в деревне неплохой паб. Потом я вас приглашу на экскурсию по жемчужине Шотландии, как говорится в туристических брошюрах… – она улыбнулась:
– Большое спасибо. Всего пятнадцать миль от Глазго, а воздух совсем другой… – спустившись на каменистую тропинку, Мэдисон подал ей руку:
– Деревенский. Хорошо, что я вас уговорил сюда съездить. Вы слишком много работаете. В Лондоне нечем дышать, одни газы…
Мэдисон и не подозревал, что встретит сослуживицу в Глазго, на свадьбе старого товарища по оружию. Он, как шафер, стоял у дверей церкви, направляя гостей на стороны жениха или невесты:
– Со стороны невесты, – услышал он знакомый голос, – ой, – она по-девичьи смутилась, – это вы, мистер Джеймс… – мисс Вера носила костюм бежевого твида. К лацкану она приколола цветок чертополоха. Женщина комкала напечатанную на атласной бумаге программку: