Вендетта для Святого
Шрифт:
— Прекрасный вечер, — не выдержал в конце концов Саймон, когда стало ясно, что инициатива оставлена за ним.
— Ах, — отозвался старец.
Протянул сморщенную дрожащую руку, но не для приветствия, а в сторону бутылок на столе.
— Чем вас угостить? — спросил Саймон.
— Ах…
Саймон в порядке компромисса смешал поровну сладкий и сухой вермут и подал старику стакан.
— Ах… — повторила почтенная мумия, отпив маленький глоток и расплескав остальной напиток на пол террасы.
— Что вы думаете о последней книге Данте? — Саймон рискнул начать разговор.
— Ах, — произнес
Возможности светской беседы были исчерпаны, и Саймон уже задумался, не стоит ли сделать что-нибудь приятное своему визави, пытаясь его расшевелить, но его спасло возвращение Джины, на этот раз одетой в нечто прямое и очень тонкое, провокационно прилегающее к закруглениям ее фигуры, которую он мог воспроизвести по памяти с клинической точностью.
— Дядюшка вам надоел?
— Вовсе нет, — ответил Святой. — Только мне не удается найти общую тему разговора. А может быть, ему мешает мой акцент?
— Бедный дядюшка, — сказала Джина, улыбаясь, похлопывая старика по руке. — Я всегда помню его таким же старым, но он всегда очень любил меня. Рассказывал мне забавные истории, как воевал с Гарибальди в его последней кампании, и его не волновало даже, когда нас чуть не выбросили на улицу.
— Ах, ах, — произнес старец, чуть выпрямившись, как будто эти слова оживили какие-то давно забытые воспоминания, но порыв его тут же иссяк, и он снова осел в кресле, отказавшись от дальнейших комментариев.
— Дядюшка? Он что, брат Алессандро?
— Ох нет. На самом деле он дядя Алессандро и донны Марии.
Как будто на звук своего имени снова появилась хозяйка дома. Если она и сменила свой туалет на вечернюю модель, то только взгляд специалиста мог бы уловить разницу, поэтому на шее появилась золотая цепь, а в волосах — гребень, усыпанный бриллиантами, чтобы особо подчеркнуть торжественную официальность туалета.
— Не обращайте внимания на дядюшку, синьор Темплер, — сказала она с деланной улыбкой, запоминавшей оскал скелета. — Он плохо слышит и еще хуже соображает, но ему приятно быть вместе с нами. Если вы допили свой аперитив, можем идти ужинать.
Она первой вошла в дом, в обширный, слабо освещенный холл, из которого резная деревянная лестница вела куда-то в темноту, и Саймон бы не удивился, вылети оттуда нетопыри. Джина отодвинула с дороги кресло, и Святой взялся ей помогать, надеясь встретиться с ней взглядом. Столовая была таким же пристанищем духов, что и холл. Освещенная только пламенем свечей, бросавших блики на темные портреты предков, сердито взиравших со стен, она выглядела так же мрачно.
— Надеюсь, что вы извините бедность нашего меню, — сказала Джина. — У нас не бывает гостей, и кухарка умеет готовить только простые деревенские блюда. Я уверена, что к ним вы не приучены.
— Для разнообразия это будет только приятно.
Его оптимизм не был безосновательным. Домашняя кухня в некоторых частях света ассоциируется с едой, на скорую руку приготовленной из консервов или полуфабрикатов, но в Италии она все еще остается домашней в традиционном смысле этого слова, здесь даже существуют рестораны с вывеской «казалинга»,
Гостиную освещали три тусклые лампочки, так что в ней было не светлее, чем в столовой. Массивная и неудобная мебель, барокко неопределенных эпох, была обита тем же выцветшим бархатом, что пошел и на тяжелые шторы. Донна Мария вошла с пыльной бутылкой, за ней служанка на подносе несла кофе.
— Будьте любезны, откройте, синьор Темплер. Я уверена, что вы лучше управитесь, чем мы, женщины.
Саймон орудовал штопором ловко, осторожно, но его не покидала мысль, что эту работу поручили ему только для того, чтобы успокоить его подозрения. Как он имел возможность убедиться, эту бутылку, покрытую многолетней паутиной, было еще труднее подвергнуть каким-либо мошенническим манипуляциям, чем бутылку джина, которую он пил перед обедом. Сквозь слой пыли, покрывавший драную этикетку, он с уважением разобрал название фирмы «Жюль Робей» и щедро наполнил напитком все бокалы, появившиеся из какой-то темной ниши, не исключая бокала дядюшки, в котором вдруг проснулись человеческие черты, пока он подслеповато разглядывал бутылку.
— Салют! — сказал Саймон, постаравшись убедиться, что все остальные пьют, до того, как пригубить самому.
Коньяк был превосходным; он, видимо, лежал в погребе со смерти отца Джины, и непохоже было, чтобы кто-то сумел влить туда что-нибудь усыпляющее или ядовитое.
Ведь внезапное гостеприимство было не чем иным, как игрой в затяжку времени, чтобы Аль Дестамио успел собрать команду головорезов, выслать их в семейную резиденцию и похитить Святого или аккуратно убрать его. Сам не понимая почему, он убедил себя, что Джина тут ни при чем. Снова взглянул на ее смеющееся лицо, светившееся нечаянной радостью пребывания в таком обществе, в которое ее раньше явно не допускали, и решил не пожалеть усилий, чтобы выяснить, как далеко могла продвинуться их взаимная симпатия.
— Я предвкушаю завтрашние впечатления, даже если мне придется воспользоваться услугами наемного гида, — сказал он, обращаясь к донне Марии. — Но теперь, когда мы уже немного познакомились, может быть, вы измените решение и позволите Джине сопровождать меня?
Сторонний наблюдатель, не посвященный в ситуацию, мог бы вообразить, что донна Мария пытается незаметно проглотить лягушку, нечаянно попавшую ей в рот с глотком бренди.
— Возможно, я была не права, — наконец выдавила она. — Поскольку вы такой близкий друг Аля, у меня нет никаких возражений. Что вас больше всего интересует?
Завязалась дискуссия на тему сицилийских достопримечательностей, на этот раз без участия Джины, чьи глаза увлажнились, а губы задрожали то ли от восторга, то ли из-за опасения, как бы ее вмешательство в разговор не привело к очередной перемене решения тетушки.
Бокал Саймона наполнили снова, на этот раз бесцеремонно отказав старичку, который, разомлев от первой порции, жалобно тянул руку за следующей. Потом уже не было причин оставаться, разве что спросить хозяйку дома, нет ли у нее свободной комнаты для ночлега.