Вендетта. День первый
Шрифт:
– А что это значит? – спросила Настя.
– Квартира, Анастасия, теперь наша собственность. Была государственная, а стала наша. Вернее, моя и Сашина. Риточку мы решили не прописывать. Ее малыша пропишем, а вот саму Риточку – зачем? У нее собственные родители имеются, а у тех своя «трешка».
Настя, в голове которой все смешалось – смерть бабушки, приватизация какая-то, беременность Риты, кивнула:
– Я, если ты хочешь знать мое мнение, не против. Если вы приватизировали, значит, так тому и быть. Говорю
– Еще бы ты была против! – заметила ехидно тетка. – Я ведь сказала – квартира приватизирована на мое имя и на Сашино. Понимаю, ты так долго была в колонии, что от жизни отстала. Ладно, объясню: раз мы жилплощадь приватизировали, значит, она теперь наша. И только наша.
– Но ведь квартира моя! – возразила Настя. – Я была здесь прописана и хочу теперь снова здесь прописаться...
– Ишь чего, – заявила тетя Оля. – Явилась из колонии – и на все готовое? Прописать ее, видите ли, требует! Никаких прав у тебя, Анастасия, нет! И прописывать тебя мы не будем!
Настя только и выдавила из себя:
– Но, тетя Оля, что же мне делать? У меня никого, кроме вас, нет, и квартира была только эта... Может быть, вы позволите мне тогда жить в бабушкиной?
– Бабушкину мы сдаем, – сообщила тетка. – Ты что, думаешь, мы можем на мою и Димину зарплату жить и ремонты делать? Саша в частном охранном предприятии работает, но ведь там тоже не ахти как платят. Риточка же в туристическом агентстве, но ей скоро в декрет идти. Если бы не квартира мамы и не ее коллекция...
Тетка прикусила язык, а Настя воскликнула:
– Ее картины и иконы! И драгоценности, которые бабушка собирала столько десятилетий! Но ведь бабуля мне сама говорила много раз, что коллекция достанется и вам, и маме. А драгоценности она мне хотела отдать...
– Хотела, да передумала! – отрезала тетка.
Настя вдруг поняла, что родная сестра ее матери лжет. Тетя Оля что-то скрывала, и девушка даже знала, что именно: пока она была в колонии, тетка просто-напросто присвоила часть наследства, доставшегося племяннице от покойной бабушки.
Тетя Оля вышла с кухни. Настя допила ряженку, поднялась – и случайно задела книжку, лежавшую на столе. Та упала, из книги вылетела какая-то бумажка. Настя подняла ее и увидела ту самую телеграмму, в которой сообщалось, что ее освобождают из колонии. Значит, родственники все же получили весточку. Но почему тетка сказала, что телеграмма не дошла?
Когда Настя задала ей этот вопрос и даже показала телеграмму, мамина сестра вырвала бланк из рук девушки со словами:
– Наверняка Риточка получила и забыла нам сказать. Она такая рассеянная!
В тот же день Настя с дядей отправилась на кладбище, чтобы навестить бабушкину могилку. Домой они вернулись в начале десятого вечера. Первым, что бросилось Насте в глаза, были две сумки,
– Марш в спальню и сиди там, Дмитрий. Мне надо серьезно поговорить с Анастасией.
Чувствуя неладное, Настя прошла вслед за теткой на кухню. А та вдруг сказала:
– С учетом сложившихся обстоятельств, Анастасия, я не могу позволить тебе жить в нашей квартире.
– Тетя Оля, скажите, это ведь ваши знакомые из паспортного стола помогли квартиру на себя оформить? – спросила зло Настя. – Вы же всегда похвалялись, что у вас везде связи, вплоть до Смольного.
Тетка злобно сверкнула глазами:
– Ты переходишь все границы, Анастасия! И я еще тебя в колонии навещала!
– За два с половиной года всего один раз, – напомнила девушка. – Да уж, нечего сказать, хорошая тетка!
– Вон! – закричала родственница. – Причем прямо сейчас! Не потерплю, чтобы всякая... всякая зэчка меня в моей же квартире оскорбляла!
– Никуда я не пойду! – ответила ей в тон Настя и демонстративно уселась на угловой диванчик. – Вы что, милицию вызовете или команду медиков?
– А почему бы и нет? – хмыкнула тетя. – Отличная идея, Настенька! Знаешь, что я заметила, когда вы с Димой были на кладбище? Что у меня из серванта пропал золотой перстень с рубином, тот самый, что от бабушки достался. И, сдается мне, если милиция тебя обыщет, то найдет колечко в твоих вещах. Ты же воровка, Настенька. По слогам тебе повторить: ты – во-ров-ка! Тебя по амнистии освободили, а ты за старое взялась. Так что тебе сразу второй срок – как это называется в твоих кругах? – впаяют! И теперь отправят в колонию построже, где-нибудь за Уралом.
Настя в ужасе слушала тетю Олю. Господи, и это сестра ее мамы?
– Вижу, ты все поняла, – заключила «добрая» родственница. – Видишь ли, Настенька, когда речь заходит о семье, любая женщина становится опаснее разъяренной тигрицы. Я хотела все полюбовно решить, но ты и слышать ничего не желала. Значит, если нельзя по-хорошему, будет по-плохому. Ну что, мне звонить в милицию или, как там у вас, у зэков, принято говорить, в ментовку?
Тете Оле явно нравилось произносить блатные словечки. Настя вместо ответа подхватила две сумки, а тетя Оля подтолкнула племянницу к двери со словами:
– Ну, ты, надеюсь, хорошо уяснила? У нас своя жизнь, у тебя отныне тоже своя.
На языке у Насти вертелась масса злых и даже оскорбительных фраз. Но она не дала воли гневу, а, улыбнувшись, сказала:
– Тетя Оля, булгаковский Воланд говорил, что квартирный вопрос испортил москвичей. Познакомься он с вами, то непременно бы добавил, что и петербуржцев тоже. Не извольте беспокоиться, такие родственники, как вы, мне и даром не нужны!
И, не дожидаясь реакции тетки, Настя сбежала по лестнице.