Венец безденежья
Шрифт:
А вот невеста отступила на шаг и подтолкнула жениха немного вперед. Тот пробовал упираться, но потом все-таки послушно сделал шаг к нашим креслам.
— Что-то еще? — не чувствуя подвоха, с очаровательной улыбкой спросила Аниса, и все присутствующие разом охнули чуть ли не в экстазе. Еще бы, народ здесь простой и на ведьмовское умение моей жены реагировал крайне охотно и сильно. А она расщедрилась аж на третий вопрос, и толпа разом загалдела, впадая в редкое для них удовольствие.
Я чертыхнулся про себя и обратил внимание как напряглась Аниса, поняв, что еще десяток вопросов и эти простые люди начнут
А вот что именно ей отвечали все разом, было не понять из-за сплошного гула голосов, да еще эхо в пустом зале добавляло какофонии. Тут уже я решил вмешаться, боясь, что любой приказ или просьба от жены будут только распалять толпу.
— Прошу всех замолчать, и староста ответит, — твердо распорядился я.
— Ну так это же… право сеньоры надобно реализовать, — в наступившей тишине произнесла улыбающаяся тетка. — Жених вот он, готов выполнить свое обязательство перед вами, Леди Анисана.
Я на секунду онемел и посмотрел на жену, которая растеряв весь лоск Великой Леди смотрела на меня округлившимися глазами, да еще и рот приоткрыла.
«Да что ж это такое?» — молнией пронеслась мысль. — «Моей жене такое предлагать, да еще при мне! Нет, это надо прекращать и очень жестко!»
Я встал из кресла и гаркнул так, что стекла задрожали бы, если бы они были:
— Пошли все!.. — и точный адрес не забыл.
Эйфория толпы мгновенно сменилась воплями ужаса, и все разом ломанулись в двери, кого-то помяв, кого-то сбив с ног. Но вроде никого не затоптали. По крайней мере, когда последние самые убогие крестьяне на четвереньках скрылись за дверями, окровавленных тел не наблюдалось. Только кастелянша, прислонившись к стене, хватала ртом воздух, не в силах двинуться после первого рывка. Да около стены лежали старуха и старик, у которых, похоже, отнялись ноги. Но вроде живые.
Тем лучше, свидетели будут! Я повернулся к жене и наставил указательный палец на ее полные ужаса глаза.
— А ты под замок! До вечера! Быстро!
Аниса взвизгнула и бегом умчалась в единственную обустроенную комнату в этом чертовом замке.
Я прошелся перед креслами, плюнул зло на пол и быстрым шагом вышел во двор, так как в зале уже распространялся более чем характерный запашок.
«Во как!» — подумалось мне. — «Кому-то на третий инстинкт и без всякой магии надавил.»
Я прошелся по двору, потом вышел за ворота и полюбовался притихшими деревнями. Посмотрел на Рог Эльфа, но бегущих к нему людей не заметил, как было небольшое опасение, ведь у этой скалы некоторые простонародные имена совпадали с тем адресом, куда я от щедрот отправил подданных. Кто их знает, могли и слишком буквально броситься выполнять. Вернувшись во двор, я застал медленно, по стеночке выбирающихся из замка стариков и ковыляющую кастеляншу, которая при виде меня попробовала согнуться.
— Не нужно, — буркнул я. — Передай старосте, пусть через час придет к баронессе в комнату. И возьмет с собой тех, у кого какие-либо вопросы есть. Сегодня леди там работает.
А потом я направился к нашей единственной комнате, подумав, что надо бы успокоить Анису. Всё-таки она если и виновата в чем-то, то только в том, что не организовала щекотливые моменты правильно, точнее не донесла до народа, что ей надо предлагать, а что категорически нельзя.
Я уже подбирал слова, чтобы успокаивать плачущую супругу, но она была вполне спокойна и даже улыбнулась, когда я вошел.
— Очень доходчиво, — произнесла Аниса, вскочив и обняв меня. — Только не боишься, что молодая семья не склеится по причине импотенции мужа?
— Травами отпоят, — пожал плечами я, в ответ обнимая жену. — Да и вообще, не надо их недооценивать. Они в таких условиях жили, да среди нежити, что вряд ли их можно надолго напугать словами. Это не кисейные барышни из под маминой юбки.
— И не сахарные мальчики из под папиных шаровар в местных реалиях, — хихикнула красавица.
Глава 30
Через неделю я опять поехал налаживать почтовую службу среди заговорщиков, сторонников герцогини Халины, и отсутствовал пять дней, а когда вернулся домой, то опять не застал Анисы. которая по вечернему времени вроде бы должна быть дома. По крайней мере, в поместье она не собиралась, но мало ли, может срочные дела позвали.
Служанки меня не встречали, так как у них были четкие инструкции, пока не позвали в наш дом не лезть, кроме положенной уборки.
Я поднялся в кабинет и распечатал конверт с моим именем, написанным красивым почерком жены. А затем мое настроение скатилось сначала в недоумение, а потом и в тревожную, злую решимость, по мере того как я вчитывался в неровные строки.
'Кир, прости меня! Вероятно ты меня больше не увидишь, так как я отправляюсь на войну. Меня вызвали в имперскую канцелярию, сказали, что производят в капитаны и отправляют во главе четырех батальонов на войну с гоблинами. У меня было только полчаса, чтобы взять вещи и написать это письмо.
Когда я ознакомилась с планом кампании, то поняла, что вернуться живой мне не получится. И отказаться или сбежать я не могу, так как я Леди, а это будет самое настоящее предательство и трусость.
Прости и прощай,
Твоя Аниса'
Я подергал шнурок и через минуту явились сразу обе заплаканные служанки. Я их быстро опросил и кое-что выяснил, чего не удосужилась мне написать жена, явно не рассчитывая, что я отправлюсь в погоню.
В городе царил отменный переполох уже два дня, потому что по приказу военного министра собрали множество молодых дворянок и сформировали из них четыре батальона. Девушек вызвали из их воинских частей и из поместий по всей империи, то есть операция подготавливалась уже давно.
Из них сформировали, как я уже знал, четыре батальона легкой кавалерии, обмундированной и вооруженной кто во что горазд. Каждый батальон по триста человек примерно, а командовать назначили никому не известную баронессу Анисану во Лардос дю Рогатый Эльф, двадцати одного года от роду, не пойми за что произведенную из кадеток сразу в капитанки. Официально звучала версия, что ее так повысили и доверили командование за то, что она имеет геройский браслет, что невероятно почетно и указывает на огромную личную доблесть.